Книга Ребе едет в отпуск, страница 56 – Гарри Кемельман

— Ты и вправду говоришь, как местный.

— Полагаю, да. Может, я начинаю думать и чувствовать, как местный.

Мириам встала и подошла к столу, чтобы поправить книги, вазу с цветами, пепельницы. Стоя спиной к мужу, она сказала:

— Мне кажется, Дэвид, ты намекаешь, что хочешь здесь остаться.

— Я мог бы, — тихо сказал он. — По крайней мере, на какое-то время. А ты?

— Не знаю, посмотрим. Что ты будешь делать — я имею в виду работу? Здесь ты не можешь быть раввином.

— Знаю.

Она обернулась.

— Дэвид, ты устал быть раввином? Ты хочешь бросить это дело?

Он рассмеялся.

— Забавно: раввин приезжает в Святую Землю и теряет веру. Конечно, еще поступая в семинарию, я знал, что не смогу быть таким же раввином, как мой дед в маленьком российском городишке, откуда он родом, или как в ортодоксальной коммуне, где он поселился в Америке. Он был судьей, используя познания в Талмуде для разрешения всех вопросов. Так у меня не получится. Но я думал, что смогу стать раввином, как мой отец, лидер общины, который вел ее по правилам иудаизма и не позволял скатиться в окружающее романтическое христианство. Их традиционная практика — например, чтение молитв в определенное время суток, — не вязалась с современным укладом жизни, но тем они и отличались от соседей.

С тех пор как я приехал в Израиль, я стал думать, что все это — религиозные привычки диаспоры, эмигрантов. В первую же Субботу здесь я почувствовал этот дух, когда не пошел в синагогу, а затем — в нерелигиозном киббуце. Всю неделю его члены упорно работали, а в Субботу они надели чистые одежды, пировали и отдыхали, это укрепило их силы на предстоящую неделю. Я понял, что так и должно было быть. Мне кажется, здесь, на нашей родине, все религиозные привычки превратились в бессмысленный набор слов, важный для эмигрантов, но ненужный здесь. Я увидел это в любопытных глазках маленького сына Ицикаля, когда он наблюдал за моей молитвой.

Надевать черные ремешки на руку и лоб, закутываться в шаль, чтобы прочитать слова, написанные сотни лет назад, — это полезно в Америке, чтобы не забыть, что я еврей, но здесь, в Израиле, мне не нужно напоминание. В Барнардз Кроссинг моя работа — это обряды; я женю, хороню, читаю молитвы на все случаи жизни. И этого ожидали от меня Маркевич и Кац.

Сунув руки в карманы, он заходил взад-вперед.

— Но они не типичные представители общины.

— Да, они немного смешны, но их мнение не слишком отличается от мнения общины.

— Дэвид, ты принял решение? Ты точно хочешь оставить раввинство?

— Нет… не знаю, — с отчаянием сказал он, грустно глядя в пол. — Но…

— Но ты хочешь знать, как я на это посмотрю? Ну что же, я вышла за тебя замуж, когда ты еще не был раввином, и если бы тебя выгнали из семинарии, я бы не подала на развод. Но надо на что-то жить, как ты думаешь?

— О, я всегда найду работу. — Он поднял голову, и голос зазвучал бодрее. — Можно вступить в киббуц, или займусь преподаванием, или буду писать в газету. Я достаточно прилично говорю на иврите. Конечно, придется привыкнуть жить скромнее, и вместо бесплатной работы в больнице ты будешь работать за деньги…

— Это меня не беспокоит, я стану делать ту же работу. Остальные в отделении получают за нее деньги. Но пройдет время, пока я смогу работать.

— Да?

— Сегодня в больнице я отпросилась и пошла к своему врачу. — Она поколебалась. — У меня будет ребенок, Дэвид.