Книга Башня. Новый Ковчег 6, страница 227 – Евгения Букреева, Ольга Скляренко

— Что? — Литвинов повернул голову и уставился на Сашку так, словно видел его впервые. Ника кинула через плечо быстрый внимательный взгляд.

— Кто там? — подал голос Савельев.

— Это Саша, папа.

— Какой ещё Саша? — Савельев, судя по всему, совсем о нём забыл.

— Поляков, — Борис Андреевич всё ещё не сводил глаз с Сашки. — Саша… Поляков.

— А-а-а, Поляков, — протянул Савельев. По тону его невозможно было понять, рад он, тому что Сашка оказался здесь, с Никой или, напротив, предпочёл бы, чтобы он не путался под ногами.

— Я могу сходить, посмотреть. Я всё понял по плану, где находится эта щитовая. И я лучше…, — Сашка сглотнул. — Лучше Бориса Андреевича представляю, как там всё устроено. Ну и нога у меня не болит. И если надо…

— Надо, — вздохнул Павел Григорьевич. — Очень, Саша, надо. И времени у нас в обрез. Тогда давайте сделаем так…

Последние указания Павел Григорьевич проговорил быстро. Сашка слушал внимательно. Ника, в задачу которой входило запустить новые параметры примерно минут через пять после того, как Сашка выйдет из резервной щитовой, согласно кивала в такт отцовым словам. И только Литвинов молчал.

Но когда Савельев закончил, и Сашка, произнеся, наверно, раз в десятый «я всё понял, Павел Григорьевич», направился к двери, Борис Андреевич двинулся вместе с ним. Сделал несколько шагов и остановился, положил широкую ладонь на потрескавшийся пластик дверной ручки.

— Ты там поосторожней, Саша, — сказал тихо, почти одними губами. И посторонился, открывая ему путь.

* * *

Сашка вылетел на платформу, красный, взъерошенный, с бешено колотящимся сердцем. Солёные капли, разносимые ветром, тут же облепили лицо, влажная, так и не успевшая высохнуть рубашка надулась пузырём, превратилась в натянутый трепещущий парус.

Страха не было. Пустая, вымершая платформа, но при этом ярко-освещённая, так, что видны были, кажется, даже самые тёмные уголки, скрип и постанывание стальных перекрытий высоко над головой, хулиганский свист ветра, всё это, конечно, наводило жути, создавало ощущение только что случившейся катастрофы, разом унесшей жизни всех вокруг, но по какой-то прихоти пощадившей его, Сашку. И да, он чувствовал себя маленьким, одиноким и потерянным, всю сложную гамму этих чувств испытывал он, но вот страха… страха не было.

На лестницу он вбежал споро, устремился наверх, перепрыгивая через ступеньки. Он не думал о том, что может поскользнуться, оступиться — здесь тоже было светло, и мягкий свет фонарей удлинял Сашкину тень, отбрасывал её на серые, неокрашенные стены. Сашка бежал, и тень бежала вместе с ним, не отрывая длинной руки от гладких, отполированных сотнями ладоней, перил.

Он бежал, пытаясь вытолкнуть из головы чужого, непонятного человека, оставшегося в тесной резервной щитовой. Старался не думать о том, что связывает их двоих, не представлял и не хотел представлять, каким размышлениям сейчас предаётся Борис Андреевич, да и предаётся ли.

Сашка не мог знать, что едва за ним закрылась дверь, как Литвинов, ещё больше припадая на больную ногу, вернулся к столу, наклонился, тяжело опершись крепкими, сильными руками, и хмуро сказал, пристально глядя на чёрный телефонный аппарат, словно видел перед собой не бездушный пластик, а посеревшее, измотанное заботами лицо друга.