Книга Башня. Новый Ковчег 6, страница 72 – Евгения Букреева, Ольга Скляренко

— Как бы сильно я тебя не любила…

* * *

— Ну, Пал Григорьич? Ты заснул что ли здесь?

В приоткрытую дверь кабинета просунулась голова Селиванова. Тонкие сухие губы искривились в полуиздевательской улыбке, отчего жёлтое, худое лицо стало ещё неприятней. Белая каска плотно сидела на жёстких, чуть оттопыренных ушах.

— Все в сборе, а главного действующего лица нет.

— Где в сборе? В реакторном? Времени сколько? — Павел, опомнившись, уставился на часы.

— Одиннадцать. Все уже явились. Бондаренко на костылях и тот пришкандыбал. Даже Руфимов — не болеется ему по-человечески — припёрся. Бледный как смерть, а туда же.

Всё это Селиванов не говорил, а выплевывал, и тем не менее под шелухой наносной ядовитой желчи, под слоем издёвки и сарказма неловко и неуклюже проступала детская радость и гордость. У них почти получилось. Получилось.

Конечно, это ещё не был настоящий физический пуск, с настоящими топливными сборками — пока они загрузят только их имитаторы, — но это была та самая важная и заключительная операция, после которой реактор наконец оживёт по-настоящему. И вся эта огромная махина, которая притягивает и завораживает своей мощью и силой, проснётся, придёт в движение, расправит плечи. И всё это сделали они. Замурованные под землей. Записанные в мятежники. Они сделали.

Павел оглядывал присутствующих. Вот бегала, раздавая последние указания, Маруся — её белый халат стремительной чайкой мелькал среди массивных мужских спин. Опираясь на костыли, застыл с добродушно-детской улыбкой на круглом лице Миша Бондаренко. Устименко довольно оглаживал свои жёлтые кошачьи усы. С той стороны, где столпились рабочие Шорохова, раздавались крепкие шутки и громкий гогот. Даже Руфимов (не соврал Селиванов) был здесь. Ему подставили стул, но Марат нетерпеливо оттолкнул его, встал опершись руками о перила, стараясь не наступать на раненую ногу. Его карие, почти чёрные глаза светились мальчишеским задором.

Медленно поползла перегрузочная машина…

— Паша! Паша, останови! Савельев!

Павел резко обернулся. К нему на всех парах нёсся Борис. Его красивое лицо было искажено тревогой. Павел замер, потом сделал знак остановить машину. Повернулся к Борису, слыша за спиной, как Маруся отдает команды.

— Что?

Борис, раскрасневшийся, резко затормозил рядом. Выдохнул, обрушивая на Павла новости:

— Долинин начал контрпереворот. Наверху Ставицкому стало известно, где он скрывается. У Володи не было другого выхода. Только начать.

Гул человеческих голосов стих. Остался лишь равномерный шум уже запущенного оборудования.

— Южная? — спросил Павел, уже зная ответ.

— Пока не под нашим контролем.

В голове быстрыми шестерёнками завертелись мысли, набегая и опережая друг друга.

Если он сейчас запустит реактор, начнёт гидравлические испытания, подаст воду, а их отрубят от Южной — потому что Ставицкий с его прогрессирующим безумием может, он, чёрт возьми, это может, — они здесь просто взлетят на воздух. Вместе с реактором. Просто. Взлетят. На. Воздух.

А если он его не запустит…

— Не успеем, — тихо прошептал стоящий рядом Селиванов. — Если сейчас реактор не запустим, Пал Григорич, потом не успеем. Уровень воды. Южная скоро встанет.

Павел ни на кого не смотрел, уставился себе под ноги, словно пытаясь разглядеть ответ в мелких выбоинках бетона. Позади притихли люди. Несколько десятков пар глаз неотрывно смотрели на него. Павел оторвал взгляд от пола, нашёл глазами Марусю. Родное лицо. Серые прямые глаза. Светлые волосы, выбившиеся из-под каски.