Книга Не плачь, Рапунцель!, страница 66 – Елена Логунова

Был у меня такой печальный случай в бытность пиарщиком краевого департамента внешнеэкономической деятельности. Ту командировку в Гуанчжоу я надолго запомнила, как и полсотни вынужденно выученных в срочном порядке китайских слов.

Жаль, что в Ташкент меня никогда не командировали. Не было случая сформировать хотя бы минимальный лексический запас узбекского.

– Что за дела?! – Внезапно на сцене нашего международного форума появился новый участник: дама, почти такая же дородная, как Ирка, только ростом пониже. И тоже светловолосая, явно не азиатских кровей.

Подруга сплоховала – увлекшись российско-узбекскими переговорами, отошла от двери, и та теперь беспрепятственно открылась. Дама выступила на площадку и с подозрением спросила:

– Вы чего тут? Миха, тебя сколько ждать?

«Сестра, мать, младшая любимая жена Гюльчатай» – я вспомнила, как за глаза определила телефонную собеседницу.

По всем статьям ошиблась. Не сестра, не мать и уж точно не Гюльчатай.

– Маша! – Миша обрадовался, как мамонтенок, нашедший маму.

Он сразу схватил даму за руку и доверчиво прижался к ее теплому боку.

– Все нормально? – Маша грозно посмотрела на Мишу, на меня, на Ирку.

Подруга молча вскинула руки – мол, все ОК, нет проблем, а Архипов тихо отступил в тень вязанки доборов и плинтусов и, кажется, остался незамеченным.

– Так пошли, картоха стынет. – Маша увела Мишу за дверь.

– В узбекской кухне есть блюда из картошки? – проводив эффектную пару взглядом, негромко подивилась Ирка.

– А как же! Димляма, басма, казан-кебаб, – вышел из тени всезнайка Архипов.

– Где ты был, знаток узбекской жизни, когда надо было свидетеля опросить? – сердито упрекнула я.

– Да бросьте, какой он свидетель? Видно же, что ничего этот Миша не знает. – Вадик наклонился и волоком перетащил в угол мешок акционной шпаклевки. – Эх, продадут ее наши голубки по второму разу… Ну и пусть, будет парню компенсация за испуг.

Мы вышли во двор. Снегопад прекратился. Над расцвеченым огнями человейником висело мягкое ватное небо, розовое на юго-востоке – где Питер, и зеленоватое на северо-западе.

– А еще у нас тут можно увидеть северное сияние, – похвасталась я, продолжая в лучшем виде представлять Мурино заезжим гостям. – Надо только отойти подальше от домов – в поля.

– На болота, Бэрримор! – Вадик первым зашагал по снежной целине.

– О чем мыслите, Ватсон? – Я покосилась на Ирку.

– От Ватсона слышу, – отговорилась она, продолжая щуриться на розовое небо. – Я думаю: почему это Миша сказал про Арсения Бабкина «был пустая голова»? Именно «был»? К чему глагол прошедшего времени? Разве он знает, что Бабкина уже нет в живых?

– Просто парень плохо говорит по-русски. – Я взяла подругу под руку и шагнула с крыльца в пушистый сверкающий снег. – Идем уже, до метро по сугробам скакать с полчаса, а у тебя дома кот, испокон веков не кормленный…

– Я дома, – доложила мне Ирка по телефону часа через два.

– Молодец. – Я пила чай и была благодушна.

– Кот накормлен.

– И он молодец.

– Опять приходил Кружкин, выпрашивал локон, чтобы писать, как он выразился, Рапунцель с натуры.

– Дала?

– Ага. По шее! Слушай, какие у нас планы на завтра? Расследование, я так понимаю, зашло в тупик. Чем займемся?

– Погуляем по городу?

По опыту знаю: когда сюжет заходит в тупик, нужно не биться лбом в стену, а отступить и притвориться, будто так и было задумано. Мы не пребываем в растерянности, что вы! Это у нас небольшая пауза, короткий отдых от напряженной умственной деятельности, время заняться чем-то другим, желательно интересным и приятным.