Онлайн книга «Смерть и креативный директор»
|
– Выкладывай, – процедил Коновалов, и она оробела. Умеет же мент нагнать страху. Сразу видно профессионала. – Мне только что Любовь Сергеевна звонила, михеевская экономка, если ты забыл. Застала меня, когда я возле дома была. – И поэтому ты на скамейке устроилась? – Да. Чтобы на ходу не говорить. А в лифте связь вообще глохнет. – И чего звонила? Соскучиться успела? – Она сделала еще одно заявление. – А предыдущее какое было? – А предыдущее было по поводу камня, про который я только что тебе рассказала. По ее мнению, кто-то из оперов сунул ее бесценный амулет в кадку с фикусом, или как там его, забыла. Я ведь прибыла к Михееву в особняк, чтобы якобы разобраться с бесчинством представителей внутренних органов. Мы с ней обменялись телефонами на случай, если она вспомнит или обнаружит что-нибудь еще этакое. – И она вспомнила? – Да, приложила старание. Ябедничать, видно, любит. До смешного. Пожаловалась, что не может найти свои ножнички – маленькие, похожие маникюрные, которые ей до зарезу бывают нужны, когда она занимается ремонтом одежды. А еще заподозрила, что на хозяйской майке были пятна вовсе не от шоколадного коктейля. В пятницу ей разрешили доступ к рабочему помещению, которое до того дня было опечатано, и она сходу запустила стиральную машинку, в которой ожидало стирки хозяйское нижнее белье и несколько сорочек. Ну и получила на выходе в бурых разводах белую футболку. Любовь Сергеевна огорчилась и отправилась к хозяину с повинной, он ее простил, даже не взглянув на предмет разговора. Ну, а сегодня ее озарило: кто-то из сотрудников полиции, выпачкавшись в крови убитой, вытащил из стиралки первую попавшуюся вещь, вытер ею руки, а потом сунул обратно. – Такого быть не может, – твердо произнес Коновалов. Олеся быстро на него посмотрела и отвела глаза. Произнесла: – Я тоже так подумала. Скорее всего, футболка действительно была заляпана чем-то пищевым, а этой Любови Сергеевне просто не хочется сознавать себя виноватой. Тем более что майку она пустила на тряпки и сейчас не знает, куда разошлись лоскуты. – То есть предъявить ей нечего. – Абсолютно. В этом отношении сотрудники полиции могут быть спокойны. – Ты ей так и сказала? – Примерно так. Я выразила сожаление, что ее жалоба принята не будет, поскольку ничем материальным не подтверждена. А по поводу пропавших ножниц, посоветовала искать лучше, и вещь непременно отыщется. – В результате она озлилась и сказала, что все вы одним миром мазаны, и ты на их стороне. – Как ты догадался? Мент хмыкнул и тут же спросил: – И кого ты решила шантажировать уликой? Заметь: шантажисты долго не живут и плохо кончают. – Я? Шантажировать?! – возмутилась Олеся. – Коновалов, у тебя мозги только в одном направлении работают! По жизни это тебе не мешает? – Тогда за каким фигом тебе моя старая футболка? – Ни зачем! – почти выкрикнула она. – Я передумала! – Передумала – что? Шантажировать? Или передумала трясти фальшивкой у кого-то перед носом, кого ты там заподозрила в убийстве, чтобы взять его на понт? Еще более глупая затея, уймись. – Почему – глупая? – не удержавшись, спросила Олеся. – Ну, ты точно не криминальный психолог, – сердито подытожил Коновалов. – Видишь ли, девочка, народец нынче таков, что каждый второй неврастеник. Твой фигурант может и не быть убийцей, а зубами застучит, если в его голове мысль мелькнет, что ему шьют дело. А у реального преступника может и веко не дрогнуть, поскольку зачерствел он до полного омертвения. Но действия, чтобы себя обезопасить, предпримет. Фирштейн? |