Книга Смерть и креативный директор, страница 88 – Рина Осинкина

– Да ты понимаешь… Мне справочка одна нужна, но неофициально. Зайду?

– Подкатывай.

За ленивыми интонациями старшего опера читалось раздражение.

– Майор, не лови блох, всех не переловишь, – проговорил он, кривя губы в улыбке. – Блохи должны быть либо все поголовно отловлены, либо нужно забить на них. И не тебя мне учить.

– По-твоему, орудие убийства – это блоха? – улыбнувшись в ответ, спросил Коновалов.

– У нас есть ее отпечатки на утюге, а на нем – следы крови потерпевшей. У нас есть мотив, – все еще сдержанным тоном перечислял Семёнов. – У нас есть точное время совершения убийства! – добавил он, повысив голос.

– Да ну? И откуда вы его взяли? Из показаний Родионова и Михеева? Это, когда фигуранты услышали крик подозреваемой? Зашибись, как точно.

– У тебя устаревшая информация, старик, – гася раздражение, проговорил Семёнов и откинулся на спинку стула. – Эти двое действительно показали промежуток от восемнадцати-сорока до восемнадцати-пятидесяти. Но мы располагаем кое-чем получше. Во-первых, юрист взглянул на часы, когда услышал вопли сверху. Он нам объяснил свою наблюдательность профессиональной привычкой. И главное, внимание! Часики убиенной остановились примерно тогда же: в восемнадцать сорок девять. А остановились они, потому как разбились. И произошло это, сам понимаешь, когда и почему. А небольшая несогласованность в показаниях только подтверждает их подлинность.

– Несогласованность? Какая такая? – спросил Коновалов.

– Юрист говорит о восемнадцати-сорока семи, разногласие в две минуты. Ее часы могли спешить, обычное дело. Старье механическое.

– Стрелки могли перевести. Хоть на полчаса, хоть на час. В любую сторону.

– Да кому это надо?! – изумился Семёнов. – И потом. Ты бы видел, майор, эти часики. Шестеренка подзавода деформирована, к тому же перекосило ее вбок. Видимо, в результате удара об пол. Просто так за нее не ухватишься, особенно если в панике спешишь. Да и сняли мы отпечатки, сняли, не волнуйся. Не лохи. Кроме пото-жировых покойной ничего на часах не обнаружили – ни на корпусе, ни на стекле, ни на шестеренке. А вот на цепочке от часов отпечаточки имеются: гражданки Родионовой, и это факт бесспорный. Хоть и уверяет она, что дернула потерпевшую за цепочку еще когда все в гостиной находились, и свидетели тому есть, но одно другому не противоречит

Коновалов недобро хмыкнул.

– Чего лыбимся? – поинтересовался собеседник.

– Представил, как одна баба лупит другую утюгом и при этом дико вопит. Или даже сначала вопит, а потом лупит. Тебе самому не смешно, Семёнов?

– А мне никак. Не смешно и не грустно.

– Работа такая?

– В точку.

Помолчав, добавил:

– Не ищи сложности, майор, где их нету. Знаешь не хуже меня, что иногда психи себя ведут и похлеще, чем наша обвиняемая.

– Подозреваемая, – поправил его Коновалов.

– Это временно. Кстати, а кто она тебе? Отчего суета такая? Хотя эта Родионова – бейба стильная. Но не в моем вкусе.

И он взглянул на Коновалова с многозначительно-ехидным прищуром.

– Любопытный ты дюже, – осадил его Коновалов, усмехнувшись. – Я ведь не спрашиваю, кто ты для Марианны Пастуховой. Она тоже, в определенном смысле, стильная.

– Я для Марьяны?! Да никто, – пожал плечами Семёнов, нисколько не смутившись. – Я помог подруге ее сестры из переделки выбраться, это пару лет назад было. А Путято добра не забывает.