Книга Королевы бандитов, страница 66 – Парини Шрофф

Бандит ее проигнорировал, и она снова захлопала подошвами чаппал. В носу у нее поблескивало кольцо, но браслетов на запястьях не было.

– Все в порядке! – сказала Гита. – Это моя собака.

Женщина озадаченно кивнула, не спуская глаз с Бандита. Ее замешательство было вполне понятно: в таких деревнях мало кто позволяет себе держать домашних питомцев, поскольку лишний рот в доме никому не нужен. Животных здесь кормили только из практических соображений.

– Ну, лучше уж эта, чем та, – женщина указала подбородком на дохлую бродячую псину, над которой роились мухи.

– Вы кого-то ищете? – спросила Гита. – Я здесь живу, всех знаю, могу подсказать.

– Нет, я тут по своему делу. – Сандалии незнакомка по-прежнему держала в руках.

– О, вы у нас в деревне работаете?

Женщину вопрос как будто позабавил:

– Не то чтобы на постоянке. Прихожу, когда позовут.

Бандит ускакал взглянуть на павшего сородича, засуетился вокруг мальчишек, путаясь у них под ногами и мешая.

– Бандит! – позвала Гита. – Отстань от них!

Мальчик помладше наклонился его погладить.

– Эй! Не смей! – резко крикнула женщина.

– Не бойтесь, – сказала Гита, – мой пес не кусается.

– Дело в другом. Это мои сыновья.

Значит, женщина тоже была из домов и запретила ребенку прикасаться к Бандиту, чтобы он не осквернил вещи Гиты, к которым относился и пес.

– Ядав, я сказала, не трогай его!

Когда Гита была школьницей, учитель загонял учеников-далитов на задние парты, и обедали они отдельно. Многие родители были недовольны распоряжением панчаята об интеграции далитов в систему школьного образования, но деревенский совет настаивал, поскольку этого требовал государственный закон. С формальной точки зрения незаконно стало также запрещать далитам доступ в храмы и к общественным колодцам, но эти аспекты сегрегации остались, и панчаят ничего не сделал, чтобы их искоренить. В третьем стандарте^[76]у них была тихая девочка-далит с двумя косичками, которую Гита считала частью своей компании: они обедали по отдельности, а играли потом все вместе, и если девочке хотелось пить, кто-нибудь из подруг открывал для нее кран, потому что все знали, что ей нельзя к нему прикасаться.

Никому тогда и в голову не приходило, что девочка-далит может быть умной.

Но в один прекрасный день она – Гита уже не помнила ее имени, отчего еще больше чувствовала себя виноватой, – получила высшую оценку на экзамене по математике. Это так разозлило их одноклассника из высшей касты, что он объявил девочку мошенницей. Учитель его охотно поддержал, пообещав разобраться, ведь все знали, что хариджаны^[77]ничего не смыслят в науках (такова уж их природа). Загвоздка была в том, что признаков жульничества найти так и не удалось, девочка никак не могла списать ответы, потому что в школе не хватало учебников и ей с еще двумя учениками-далитами их попросту не выдали. Но мальчика из высшей касты это не убедило, он запел оскорбительную песенку, которую все, включая Гиту, подхватили. Там было что-то о том, что от девочки воняет, поскольку Гита помнила, как на припеве все зажимали носы.

Достижения девочки в учебе ничего не значили – она была успешной ровно настолько, насколько ей позволяли быть таковой (впоследствии Гита и сама прочувствовала нечто подобное на собственной шкуре). А на школьной площадке вступил в действие негласный закон: тот, кто даст воды лживой чухре^[78], станет следующей жертвой травли под предводительством мальчишки из высшей касты. Девочка стояла и ждала возле крана на солнцепеке, а остальные школьники один за другим весело подбегали напиться воды и уходили, не обращая на нее внимания. Через несколько дней все вернулось на круги своя, а к пятому стандарту девочка перестала ходить в школу.