Книга Королевы бандитов, страница 67 – Парини Шрофф

Сейчас, годы спустя, Гита точно знала, что тогда она вместе со всеми пела ту песню вовсе не из ненависти к девочке-чухре, но знала также, что у нее не хватило духу, чтобы промолчать, поскольку любой воздержавшийся получил бы свою порцию хейта. И теперь Гиту неприятно кольнула мысль о том, что она попросту не способна на мужественные поступки.

– Пусть поиграют, – сказала она женщине, почти физически ощущая, как чувство вины раздирает сердце на части (Бандит в это время не менее эффективно раздирал лапами землю под кустом). Гита должна была честно признаться себе, что сейчас ее больше мучили угрызения совести за то, как они всем классом обращались с девочкой-чухрой, чем за убийство Самира, которое она, Гита, помогла Фарах совершить. Первая из двух жертв не заслуживала своей участи. – Он любит детей.

– Ладно, Ядав, можешь его погладить, – сказала женщина сыну, глядя при этом на Гиту. Незнакомка была старше лет на десять, не больше, а голубоватые пятна на ее зрачках уже свидетельствовали о развитии катаракты. Толстой ее назвать было нельзя, но сари не могло скрыть пышные формы.

– Так вы, значит… – Гита перевела взгляд с нее на мальчиков и обратно. – Извините за любопытство. Просто я никогда не видела, чтобы женщина… Ну, вы понимаете.

Похоронным делом – выносом трупа, обряжением и сожжением – занимались далиты-мужчины, главным образом домы. В деревне вообще редко видели женщин с окраины, потому что те почти не покидали свои жилища. Многие далитские семьи заставляли дочерей блюсти пурдах^[79], чтобы уберечь их от домогательств мужчин из высших каст. Это был простой, но не слишком эффективный способ – Гите вспомнились недавние жалобы в деревенский панчаят от девушек-подростков, на которых кто-то нападал на рассвете, когда они выходили справить нужду. Женщины-домы, как у них издавна повелось, делали это по ночам, но другие жители деревни тоже бегали в поле или пользовались недавно установленными общественными туалетами, так что пересекать негласную черту для соблюдающих пурдах было небезопасно. Гита как-то не задумывалась, что и в больших городах все еще остается необходимость в услугах домов, у них есть возможность зарабатывать, но сейчас ей вдруг стало стыдно, что она позволяет себе мечтать о покупке холодильника.

– Да, других таких, как я, мне тоже видеть не доводилось. – Обиженной женщина совсем не выглядела. – После смерти мужа пришлось взять дело в свои руки. Выхода не было. А эти придут мне на смену, – она кивнула на сыновей. – Ядав, ай-яй, что ты делаешь? Это дохлая собака, а не твой первенец, просто возьми ее за задние лапы, ясно?

Гита уже прониклась восхищением к этой женщине.

– Как вас зовут?

– Кхуши.

– А я Гита.

– Гитабен, это ваш дом?

Когда она кивнула, Кхуши широко улыбнулась. У нее не хватало одного премоляра, остальные зубы были ровными, но окрашенными в красноватый цвет, что свидетельствовало о ее склонности жевать паан^[80].

– У меня-то дом будет побольше вашего. Когда вы сказали, что этот пес – ваш питомец, я уж подумала, что мадам обитает в хоромах!

Гита была даже рада, что над ней подтрунивают.

– Я живу одна, – пояснила она. – Зачем мне хоромы?

– Что, и детей нет?

– Нет.

Кхуши окинула ее взглядом, видимо, отметив для себя отсутствие украшений и проколотую ноздрю без кольца.