Онлайн книга «Гремучий студень»
|
На втором этаже посетителей гостиницы встречала обнаженная статуя. Срамота! А придется пройти рядом, почти касаясь холодного мрамора — искомый номер как раз за каменной развратницей. Тук-тук-тук-тук. Четыре раза, как учили. Пауза. Новая дробь: тук-тук-тук-тук. Так судьба колотит в ворота, сказал Бойчук. Он скопировал тайный стук из симфонии композитора, который считался великим оттого, что сочинял музыку глухим. Потом его отравил завистливый негодяй. Или то другого отравили? А, не все ли равно. Услышав шаги за дверью, девушка поправила платок и расстегнула душегрейку. — Здравствуй! — сказали они одновременно и оба смутились. Шмидт посторонился, приглашая гостью войти. Тщательно запер замок и замер, теребя галстух. Он смотрел на Клавдию глазами необычного цвета — сквозь матовую черноту нет-нет, да и проглянет синева, а то и багрянец, будто спелая гроздь смородины переливается на солнце, — и все никак не решался начать разговор. — После победы над самодержавием, нужно непременно разбить всю эту… Порочную стыдобу, — бомбистка указала на статую. — А по-моему это красиво. — Что красивого в женщине, выставляющей себя напоказ? — Клавдия, да разве можно искусство принимать буквально?! Тут аллегория! — а улыбка у него такая приятная, спокойная и без капли насмешки. — Это точная копия скульптуры из Летнего сада. Правда смотрится в зеркало, и голая она как раз потому, что Правде скрывать нечего. — Ей, может, и нечего. А ты напрасно гостиницы в центре выбираешь. На Тверской поселился. В прошлый приезд жил у купца Зелышева на Маросейке. Это же у всех на виду! — Только так и надо прятаться. И рядовые, и высшие чины охранки, уверены, что бомбисты скрываются в глубоком подполье, выбирая домишко на окраине, шалаш в лесу или землянку в овраге. Там они и станут искать в первую очередь. А если носишь бобра на воротнике да платишь по пятнадцати рублей за обед, никто тебя не заподозрит! Сюда жандармы не сунутся. В их тупых головах и мысли не возникнет, что Гришка Бессарабец отсиживается среди всей этой роскоши под видом немецкого негоцианта Шмидта. Ой, да что же я?! Где мои манеры?! Бессарабец засуетился, начал наливать чай в фарфоровую чашку, не докончив, бросился снимать с гостьи душегрейку. Повесил ее на приоткрытую дверцу шкапа и снова схватился за чайник. Клавдия улыбнулась, глядя на гришины маневры, но тут же нахлынули мрачные воспоминания… Они познакомились в Киеве пять лет назад. Бессарабец учился в университете и часто приходил к ее отцу, который печатал листовки в подвале, на самодельном станке. Молодой бунтарь убеждал, что нужно издать сочинения их профессора, мыслителя и философа, призывавшего к свержению царя. Профессор этот поощрял своих учеников участвовать в митингах, доставал для них запрещенные книги. А потом всех сдал в одночасье. Оказалось, он давно уже служил провокатором. Студентов исключили из университета, большинство тут же забрили в солдаты. Отца Клавдии жандармы допрашивали три дня и три ночи, после чего приволокли домой чуть живого: помрет к утру, а нам неохота яму копать, сами хороните. Гришка вернулся через год — дезертир с ввалившимися от голода щеками. Постучался в дом после заката. Она впустила, но не обняла. Стояла молча, ждала, что скажет. Он тоже молчал. Долго молчал. Потом прохрипел: |