Книга Гремучий студень, страница 56 – Стасс Бабицкий

Девица беспомощно заозиралась. На другой стороне улицы, у витрины, топтался высокий юноша в расхристанном пальто. Смотрел сквозь позолоченную надпись «Фотографическое заведение Де Конэ», как французик с напомаженным чубом сыплет порошок на жестяную загогулину и приговаривает:

— Нэ бояйтэсь, сударуня. Пыхнёт, а ви нэ бояйтэсь.

Пузатая купчиха судорожно вцепилась в подлокотники кресла и поджала губы.

— Приготовляйтэсь! — фотограф нырнул под полог из черного бархата и пробубнил уже глуше. — Моргать нэ можно-с!

Толстуха выпучила глаза. Юноша загадал, что, скорее всего не выдержит, сморгнет от вспышки и придется переделывать снимок. Придвинулся поближе к стеклу, чтобы не упустить момент…

— Ты что вытворяешь, Степка?!

Бомбистка подошла неслышно — еще одно полезное качество. Потянула за рукав.

— Ой, Клавочка, прости! Отвернулся на секундочку и…

— Не трать время на оправдания, — шипела она. — Тебе, сопляку, доверили миссию: отвлечь косолапого на входе, чтобы я могла внутрь попасть. А ты прощелкал!

За стеклом шумно воспламенился магний, но щеки Огонька запылали гораздо ярче.

— Я все исправлю!

Степка быстрым шагом пересек мостовую. Швейцар сдвинул брови, но в руках юнца сверкнуло золото. С такой верительной грамотой любой проходимец сразу становится вполне культурным прохожим. Страж заметно расслабился и радушно шагнул навстречу — может, дорогу указать надо.

— Скажи-ка, дядя… — заговорил юнец, подбрасывая монету на ладони, да не удержал и та покатилась по снегу.

Швейцар нагнулся, чтобы поднять, и с досадой обнаружил, что это не золото вовсе. Латунная кругляшка. Тудыть-растудыть! Но дальше стало еще обиднее: поганец сорвал с его головы меховую шапку, обнажая вспотевшую плешь, и побежал с добычей в переулок.

— Держи вора! — закричал лысый, устремляясь в погоню. — Люди добрыя, хватайте бестию!

Несколько доброхотов сорвались следом, но один тут же поскользнулся и полетел кубарем, сшибая остальных. Куда больше зевак орали «Ату его!» не двигаясь с места. Дамочки на балконе хихикали, их ухажеры орали и куражились. Гвалт, шут, вавилонское столпотворение!

Клавдия прошмыгнула в парадный вход.

В просторном холле ей стало неуютно, хотя никто даже не взглянул на замарашку. Несколько мужчин, одетых как иностранцы, читали газеты и негромко разговаривали. Две дамы стоя у окна, судя по ядовитым ухмылкам, обсуждали третью, отошедшую к кофейному столику. У входа в бильярдную курилподвыпивший господин, стряхивая пепел в кадки с лавровыми деревьями. Эти лавры, красиво стриженые конусом, выносили на балкон ранней весной, а с наступлением холодов прятали внутри. Пройдя мимо них, бомбистка спросила у портье:

— В каком нумере проживает герр Шмидт?

— Вам которого Шмидта?

— А у вас их много? — растерялась Клавдия.

Человек за конторкой презрительно фыркнул, но кондуктор в суконной поддевке, сидевший рядом, сжалился над девушкой.

— Двое. Один спозаранок прибыл из Петербурга, сам за ним на вокзал ездил, — он горделиво поправил фуражку с золотым шитьем. — А другой — третьего дня из Берлина.

— Вот мне к тому, который немец.

— Они оба немцы, судя по выговору, — закатил глаза портье.

Клавдия совсем запуталась и побледнела. Кондуктор вновь пришел на выручку.

— Шмидт из Берлина в седьмом нумере. Вверх и направо.

Девушка робко поблагодарила его и пошла к широкой лестнице.