Книга Гремучий студень, страница 55 – Стасс Бабицкий

— Уверяю тебя, ни одно слово о бомбистах я не приму на веру и не стану делать скоропалительных выводов, — пообещал сыщик. — Перед нами не одна загадка, а целая цепь и ключевое звено в ней — Бойчук. Точнее, рука Бойчука. Необходимо узнать правду о том, как и где он покалечился.

Девица кособоко переступала с ноги на ногу по скользкой мостовой, изредка взмахивая руками для равновесия. Семенила вразвалочку, как серая утка вокруг полыньи. В пользу такого сравнения склоняли и юбка из плохо окрашенной шерсти, и изъеденная молью кацавейка, и невзрачный платок, скрывающий волосы, а более всего — лицо, с вздернутым носом и широко разнесенными глазами. Такую никто не назовет красавицей, но и в дурнушки ее записывать не спешите. Обычная внешность. Скользнешь взглядом и вмиг забудешь. Бойчук это особенно ценил. Связная должна казаться неприметной, чтобы ни один жандарм или городовой не заподозрил в ней пособницу бомбистов.

У поворота на Тверскую мимо промчался извозчик с пустым тарантасом, окатил водой из подмерзшей лужи.

— Ах ты, вымесок шалопутный! Да чтоб у тебя повылазило! Да чтоб твой конь охромел на три ноги! Да чтоб тебя!!!

Ругалась долго, под поощрительный хохот зевак, хотя втайне обрадовалась ситуации: пока чистишь подол, можно оглядеться по сторонам. А ну-как по пятам крадется филер? Их в центре Москвы бродит не меньше сотни и каждый чутко ловит обрывки разговоров о недавних взрывах. Одно неосторожное слово или подозрительный жест, и к тебе моментально цепляется пара «хвостов»… Она зябко повела плечами и сильнее укуталась в душегрейку. Затаиться бы, отсидеться в укромном местечке. Но нет, дело серьёзное, отлагательства не терпит.

Из толпы вынырнул здоровяк, раскрасневшийся от водки и утреннего морозца. Шапка сдвинута на затылок, тулуп нараспашку, а под ним кумачовая рубаха. По всему видать — буян. Хмельная удаль переполняла задиру, игриво пенилась и искала, на кого бы выплеснуться. Он нарочно задевал прохожих, в надежде услышать грубость и припечатать в ответ кулаком, да желающих огрызнуться не нашлось. Бурчали тихонечко или в сторону отходили. Кому охота связываться?

Ухарь в два прыжка нагнал уточку, сграбастал в охапку и закружил, хохоча во весь голос.

— Пусти, орясина! Чего вытворяешь?!

Она колотила ладонями по широченной груди, но толку было мало. Верзила звонко чмокнул в левую щеку, да так, что аж в ухе зазвенело. А перед тем успел шепнуть:

— Все чисто, Клавка.

Хруст, верный соратник, шел за ней от самого Арбата, проверяя, нет ли вокруг полицейских соглядатаев. Продолжая разыгрывать свою роль, он утер губы рукавом и, чуть пошатываясь, направился к двери под питейной вывеской. Клавдия плюнула ему вслед и свернула к гостинице.

Тень от широкого балкона закрывала весь тротуар. Сверху, из приоткрытого окна, доносилась перебранка.

— Ну, Марфушка, ты и хвойда^[19]! Всю ночь с Бирюковым обжималась, а таперича ко мне явилась. Мало тебе одного кобеля, двоих подавай, — голос звучал беззлобно, а с некоторым даже восхищением.

Подобных марфушек в «Лоскутной» встречалось по дюжине на этаж. Братья-купцы, владеющие зданием, нарочно разделили его на две половины. Левую выкрасили в серый цвет, нагородили там сотню тесных и оттого дешевых комнатенок. Сдавали их не только посуточно, но и на час-другой. Это место сразу облюбовали гулящие девки, записные московские ловеласы, а также заезжие блудодеи, которым газетные фельетонисты придумали меткое прозвище — «любители ходить налево». Правый подъезд с роскошным фасадом, напротив, отличался чрезмерной чопорностью. Нумеров здесь насчитывалось всего тридцать, и переночевать в каждом из них стоило баснословных денег. А чтобы сомнительная публика не досаждала респектабельным господам, у парадного входа стоял дородный швейцар в шапке из медвежьего меха. Оценив наряд Клавдии, он загодя расставил руки в стороны: не пущу!