Книга Гремучий студень, страница 66 – Стасс Бабицкий

— И что пьянчуга?

— Пьянчуга рад стараться. Уволок мешок, а деньгу пропил. Аптекарь пропажу заметил, прижал братца: «Кому продал, ухлёстыш?» И сам к жандармам пошел. Испужался шибко, ибо дело подсудное. Сдал братца, а тот как раз протрезвел и показал на амбала косматого. Тут уж мы и накинулись.

Городовой распахнул дверь, пропуская Мармеладова в тесную каморку для допросов. Сам же остался снаружи, опасаясь гнева Пороха. Полковник рявкнул «ну кто там еще», но увидев вошедшего, оскалился почти дружелюбно.

— А, г-н бывший студент! Проходите, проходите. Желаете увидеть живого бомбиста?

У стола, согнувшись в три погибели, сидел детина в просторной блузе. Несмотря на огромный рост и широкие плечи, в нем не чувствовалось силы. Бледная кожа, пухлые щеки и подбородок — ничто не выдавало в нем бандита и убийцу. Слишком изнеженным он казался, а разбитый нос, из которого капала кровь, делал его вид совсем жалким. Но все же по обе стороны от арестанта стояли жандармы с саблями наголо, мало ли что учудит этот увалень.

— Вот, полюбуйтесь. Дионисий… Фамилию скрывает, назвался прозвищем — Ярило. Чистой воды анархист!

— Не надо клеймить меня этим словом, — арестант помотал большущей, давно не стриженной головой. — Анархисты все скучные. Мне не по пути с ними. Ни с одряхлевшим Бакуниным, ни с молодым Кропоткиным.

— Погодите, вы же сами говорили…

Порох кивнул писарю и тот подал протокол допроса.

— Я же запомнил… А, вот. «Хочу избавить народ от тяжелого ярма государства, чтобы все жили как захотят». Разве же это не анархия? С твоих слов записано.

— Неправильно у вас записано, — шмыгнул великан, утираясь рукавом. — Я говорил не «народ», а «людей». Вот не станет государства, тут все и опомнятся. Мы не какой-то безликий народ, а люди. Каждый со своей башкой на плечах и с рожей, непохожей на остальных. Каждый должен сам решать, как хочет жить, потому что каждый сам себе царь и господин. И потому никому не нужен другой царь и господин.

— Видали философа? Царь ему не нужен, ишь! — полковник резко ударил бомбиста ребром правой ладони по кадыку. — Зачем бомбу готовил? В императора бросить? Отвечай, сучья кровь!

Дионисий закашлялся, страшно выпучив глаза.

Сыщик поморщился.

— Однако, методы у вас, Илья Петрович…

— Да что ему мои плюхи-то? Как слону укус комариный, — пробормотал Порох. — Вон, дылда какой.

Следователь все же смутился и, не желая показать этого, достал папиросы. Затянулся, медленно выпустил дым и повторил вопрос уже гораздо спокойнее:

— Зачем бомбу делал?

— Что вы пристали, с этой бомбой? Не умею я их мастырить. Руки не приспособлены, — Ярило разжал кулак, показывая пальцы-сардельки.

— Заврался… Хватит мудрить! — ополчился на него Порох. — На чердаке у тебя нашли пять мешков с желтым порошком. Саперы сказали, что там взрывчатка и ее хватит, чтоб всю улицу разнести.

— Там же не бомба, — буркнул Дионисий. — Там мелинит^[25]. Я его хотел в Петербург свезти.

— С какой целью? — это снова тихо, размеренно, по-деловому.

— Медного всадника грохнуть.

— Шта-а-а? — полковник опять повысил голос. — Это который памятник?

— Ну да, — подтвердил гигант. — Очевидно же!

— Очевидно ему! — следователь замахнулся, но вовремя сдержал себя. — Очевидно… Вы что-нибудь понимаете, Родион Романович?

Мармеладов посмотрел на гиганта с интересом.