Книга Гремучий студень, страница 63 – Стасс Бабицкий

— Выжил кто? — с надеждой спросил юный полицейский.

— Пьянчуга. Проиграл партию на бильярде, полез под стол кукарекать. Тут и рвануло. Тому, кто выиграл, проломило темечко рухнувшим потолком, а проигравший уберегся. Во, судьба…

— Помилуй, Господи, всех представших пред тобой, — перекрестился Мартын.

— Пожар, говоришь? — Евсей скептически прищурился. — А чего от тебя, Кашкин, горелым не пахнет?

— Да что вы все про меня?! Лучше расскажите, что тут у вас было. Я гляжу, Порох жандармов согнал. Нам, после вчерашнего, не доверяет? — городовой сплюнул презрительно. — Просчитался, выходит, столичный следователь. Засаду поставил, но не угадал. Взорвали-то на Тверской! А сюда, на Красные ворота, бомбисты не заявились.

— Один-то пришел, — Евсей кивнул на тело, накрытое тряпицей. — За час до полудня. Но мы-то заранее упрежденные, с утра ждали. Я вон там ходил, вдоль Спасской, а Мартынка стоял на той стороне, где Мясницкая. Переглядывались чуток, но не сближались, все как полковник велел. А вокруг жандармы.

— Переодетые, слышь-ка! — вставил юный полицейский.

— Ясно, что не в шинелях. Засада ведь, тайное дельце. Бродили туда-сюда, менялись изредка. Унтер-офицер аж трижды переодевался. Сперва с лотком бегал, пирожками торговал. Как все распродал, нацепил клетчатую коротайку и прохаживался с тросточкой. Но быстро замерз. Поменялся, вышел в армяке на меху, с кучерским кнутиком. На том все и закончилось.

— Споймали гада! — снова вклинился Мартын.

— Вижу, как споймали, — хмыкнул Кашкин. — Чего живьем-то не взяли?

Евсей сдвинул шапку на затылок.

— Честно сказать, я и не заметил, как этот одноглазый появился на площади. Отошел по нужде. Стрельба началась, я кинулся сюда, а он уже на земле лежит.

— Зато я все видел, — запальчиво воскликнул Мартын.

— Врешь, заячья губа! Ты же за воротами стоял.

— Да. а бомбист как раз из-за ворот и крался. Пройдет пару шагов и озирается, еще чуток — и сызнова башкой вертит. В руках картонка, вроде тех, в которых торты кремовые продают. Переодетые тоже заметили, напряглись. Приказали же досматривать всех, кто с ношей идет — не важно, мешок или сундук. Двое к одноглазому двинулись, а правые руки в карманы сунули — и юродивый догадается, что у них там револьверы. Одноглазый коробку свою на землю поставил, бережно, будто там фарфор. Разогнулся и наган выхватил. Жандармы орут: «Брось! Тебе же хужей выйдет» А он, ни слова не говоря, пальнул. Одному колено прострелил, другому шапку сбил с головы — чудом в лицо не попал, между ними всего шагов десять было, — городовой махнул рукой, показывая, где стояли жандармы. — Тут унтер сбоку налетел, вон оттудова. Три пули выпустил, бомбист и упал.

— Насмерть, выходит? — ахнул Кашкин.

— Не, он еще с минуту бормотал. Жутко так. Глаз стекленеет, уже и двигаться перестал, пена кровавая на губах пузырится, а все силится сказать…

— Да бредил он, — перебил Евсей, досадуя, что все внимание достается младшему товарищу. — Я добежал сюда, жандармы как раз бомбу осматривали. Полковник велел к засаде сапер привлечь, из артиллерии. Дядька суровый. Варежки сбросил, картонку разрезал, а под ней жестяная коробка. Часы на крышке. Поколдовал сапер с минуту, поддел циферблат ножичком, а под ним — дыра. Из дыры проволока торчит. Дядька потянул тихонечко, как на рыбалке, чтоб щука не сорвалась. Достал, а на конце — пузырек из темного стекла. Выдохнул: «Все!» Жандармы подхватили жестянку, унесли подальше. А сапер у меня цыгарку попросил, но курить не может — руки трясутся. Смотрит прямо в глаза и говорит: «Повезло, что бомбист не успел часы завести. Начали бы тикать, тут нам всем и хана!»