Книга Смерть призрака, страница 97 – Марджери Аллингем

Он победно умолк, волнообразно раскинув свои длинные руки.

Бэлл оставалась совершенно безмолвной, но донна Беатрис резко подалась вперед. Ее узкое лицо вспыхнуло, ожерелье зазвенело.

— Милый Макс, — пропела она со сладостной задушевностью, — сохраняйте его имя нетленным! Поддерживайте огонь в светильнике Мастера!

Макс отразил как в зеркале жест ее тонких пальцев, небрежно отстраняя его.

— Единственное, чего мне от вас надо, — ответил он, изящно скользя по спинке большого кресла, — это письменное заявление Бэлл, аннулирующее соглашение, действующее в настоящее время. Это необходимо для того, чтобы я смог вывезти холсты за границу. Все необходимые документы со мной. Вы их подпишете, а все остальное сделаю сам.

Донна Беатрис, шурша платьем, поднялась с места и прошествовала к серпантиновому секретеру, стоящему в углу.

— Сядьте здесь, дорогая Бэлл, — произнесла она. — За его стол!

Миссис Лафкадио, казалось, не услышала этих слов. Макс тихонько рассмеялся и приблизился к ней.

— Дорогая Бэлл! — протянул он. — Не собираетесь ли вы поблагодарить меня? Я не стал бы делать так много ни для какого другого художника в мире!

Если натура, обычно уравновешенная, внезапно вспыхивает от наплыва эмоций, то эта вспышка производит гораздо большее впечатление, чем самое страстное изъявление чувств со стороны наиболее темпераментной персоны.

Бэлл Лафкадио поднялась из кресла со всем достоинством, присущим ее семидесяти годам. Яркие пятна румянца горели на ее увядших щеках.

— Вы, нелепый маленький щенок! — сказала она. — А ну-ка сядьте на место!

Это несколько старомодное изъявление презрения оказалось неожиданно действенным, и Макс, хотя и не выполнил ее приказа, невольно попятился назад, изображая удивление сдвинутыми бровями.

— Моя дражайшая леди… — запротестовал он, но запнулся.

Бэлл все еще стояла у кресла. Лайза и донна Беатрис, уже более двадцати лет не наблюдавшие и давно позабывшие, как Бэлл дает волю своему нраву, хранили гробовое молчание.

— Послушайте меня, мой мальчик, — отчеканила Бэлл, и в голосе ее зазвучали звонкие энергичные ноты, будто ей было всего тридцать лет. — Ваше самомнение совсем вскружило вам голову. Мы слушали ваши разглагольствования только из вежливости и по душевной доброте, но я вижу, что настала пора выложить вам всю правду. Вы занимаете свое положение лишь благодаря тому, что у вас хватило смекалки прицепиться к фраку Джонни. Я восхищена вашей смекалкой в деле прилипания, но не забывайте, что движущая сила принадлежит ему, а не вам! И это вы собираетесь сделать все, что можете, чтобы спасти его картины?! И вы-то являетесь наиболее ответственным за то, чтобы сохранить его репутацию в глазах публики?! Клянусь душой, Макс Фастиен, у вас совсем заложило уши! Джонни оставил распоряжение относительно своих картин. В течение восьми лет я его исполняла и в оставшиеся четыре собираюсь делать то же с Божьей помощью. И если никто их больше не купит и никто не придет ко мне на прием, это ровно ничего для меня не будет значить. Я знаю, чего хотел Джонни, и я буду это делать! А теперь убирайтесь и не показывайтесь мне на глаза, по меньшей мере, в течение шести недель, или я заберу все свои дела из ваших рук. Уходите!

Она все еще не садилась, дыхание ее немного участилось, и румянец продолжал гореть на щеках.