Книга Занавес памяти, страница 134 – Татьяна Степанова

Катя слушала Жемчужную. И она открывает сейчас перед ними, точнее, перед племянником свою историю совершенно с иной стороны… Правду? Ложь?

– Сима, не слушай Тиграна, – громко заявила Жемчужная. – И остерегайся его. Мягко стелет Носатый, да под пухом сплошные шипы.

– Вы Тараняну не доверяете? – насторожилась Катя.

– Нет. Темная душа он. Сулил-обещал мне горы золотые в браке, но двуличие его чисто византийское меня всегда отвращало. Это ведь он убил Гену.

– Вы обвиняете в убийстве брата своего несостоявшегося жениха? – Катя решила, что пора давить на «Кармен».

– Они тогда с Геной вошли в полный клинч. – Лицо Жемчужной ожесточилось. – Из-за бизнеса. Гена ему не просто крупно задолжал, он пытался вырваться из его сетей. Тигран бы ему никогда подобного не позволил. У него дети от первого брака учились в Америке, а старший вел бизнес в Брюсселе, к тому же его доила несметная родня в Карабахе: всю орду он кормил, обеспечивал деньгами. И властвовал через деньги над родом своим, и над Геной тоже. А тот взбунтовался, пустился в сомнительные адюльтеры с женщинами, загулял, решил уйти на покой, продав все столичным аферистам. Тигран подобного расклада пасьянса никогда бы не допустил. Он Гену устранил с пути, выбрав самый патовый, острый момент, когда его самого не заподозрили бы напрямую.

– Аксинья нам то же самое говорила и про вас. – Катя шла напролом. – И вы бы не позволили Геннадию разобраться с вами за Тимура, отомстить вам, а он ведь собирался с вами крупно посчитаться. Мотив… Он у всех, без исключения. Прискорбно, но факт.

– Никогда бы Гена меня не убил за Тимура, а я не лишала жизни его. – Жемчужная вскинула голову гордо. – Ваше мнение и ваши подозрения меня не колышут. Вы – чужие. Говорю тебе, Сима, я не убивала твоего отца. Да и как я могла, когда он… одной крови со мной? Мы цыгане. Камень крепок, а цыганское наше сердце – крепче. Для меня Гена не просто родич, но почти… барон. Хотя он всегда чурался казаться уж слишком ромалэ^[28]. Сима, детка, не ищи убийцу отца среди своих кровных. Среди нас. Умный сквозь туман видит. Хочешь жить – не слушай птиц, поющих в уши… Ищи зверя лютого в поганом Кукуеве!

Жемчужная почти выкрикнула грубость и моментально изменила тон:

– Прошу великодушно меня простить. Меня зовут. Я должна с вами попрощаться. Те авен бахтале, зурале!^[29]!

Ее никто не окликал. Они бы услышали по громкой связи. «Кармен» сама, по своей воле поставила точку в беседе. Где и когда сочла нужным.

– Спасибо за уделенное нам время, – поблагодарила ее Катя. – И за откровенность.

– У кого речь красна, у того ум хороший, – светло улыбнулась ей Жемчужная, демонстрируя ослепительные виниры. – Не комплимент вам, а правда. Я получила истинное наслаждение от общения с вами, золото мое.

– Маме теперь позвони, самурай, – велел Гектор, когда тетка пропала с экрана мобильного. – Нам надо узнать про ствол.

– Ствол? – удивился Серафим.

– Карабин твоего отца. Позвони мамочке. – Гектор кивнул на его мобильный.

– Но я не помню у папы никакого карабина! – возразил Серафим, тем не менее открывая контакты. Одно касание и…

Гудки… Гудки…

– Вау! Симка! Ты? – По видеосвязи на экране возникла Аксинья – опухшая, нечесаная, заспанная, в шелковом топе на бретельках, открывающем округлые плечи в синюшных тату. – Тебя когда ждать?