Книга Этюд в багровых тонах. Приключения Шерлока Холмса, страница 224 – Артур Конан Дойл

Можно пренебрегать Босуэллом, как делал Маколей, однако автором лучшей биографии, написанной по-английски, не становятся случайно. Достоинства прозы Босуэлла велики и неординарны. Первое – это прозрачный и живой язык, более гибкий и более исконный, чем язык большого мастера, с которого автор брал пример. Второе – удивительный такт, благодаря которому огромная книга полностью свободна от безвкусицы, притом что ловушки подстерегали Босуэлла на каждом шагу. Говорят, в жизни он отличался глупостью и самодовольством. Но с пером в руках он проявлял себя иначе. Во всех многочисленных спорах с Джонсоном, когда Босуэлл осмеливался на робкие возражения, пока раскатистое «Нет, сэр!» не заставляло его замолчать, младший собеседник, как выяснялось впоследствии, оказывался прав куда чаще старшего. По поводу рабства он ошибался. Но я могу назвать не меньше дюжины случаев, когда проверку временем выдержало именно мнение Босуэлла, и это касается даже таких важных вопросов, как американская революция, Ганноверская династия, религиозная терпимость и прочее.

Но вот чем он особенно хорош как биограф: у него описаны те самые мелочи, которые читателю хочется знать. Как часто, прочитав чье-то жизнеописание, не получаешь ни малейшего представления о том, что это был за человек. У Босуэлла иначе. У него герой оживает. Вот, к примеру, краткое описание Джонсона, обычный у автора живой портрет, – не из «Жизни», а из «Путешествия на Гебриды», следующей книги на той же полке. Можно, я зачитаю вам этот абзац?

«Сложение у него было крупное и крепкое, я бы даже сказал великанское; из-за полноты он сделался неповоротлив. Лицо от природы сходствовало с чертами античной статуи, однако его несколько портили рубцы, оставленные королевским недугом. В ту пору доктору Джонсону шел шестьдесят четвертый год и слух его немного ослабел. Остротой зрения он не отличался и прежде, однако же, поскольку всем властвует разум, который способен даже восполнить слабость органов чувств, восприятие его оставалось на редкость быстрым и четким. Его голову, а иногда и тело, сотрясала, как у параличных, мелкая дрожь; видимо, его часто беспокоили судороги или конвульсивные сокращения мышц, свойственные болезни, называемой пляской святого Витта. Одевался он в самый обычный костюм из коричневой материи с пуговицами из плетеного волоса того же цвета, голову покрывал пышным седоватым париком, носил простые рубашки, черные шерстяные чулки, серебряные пряжки. Во время этого путешествия на нем были высокие башмаки и очень просторная теплая куртка из коричневой шерстяной ткани, с карманами, способными вместить чуть ли не весь его словарь ин-фолио; в руке он держал большую дубовую трость».

Признайте: если, ознакомившись с этим описанием, читатель не представит себе, как выглядел великий Сэмюель, вины Босуэлла в том не будет. А перед нами лишь один из дюжины убедительных набросков, живописующих героя книги. Именно эти портреты пером, с которых на нас смотрит большой и нескладный увалень, с его ворчанием и стонами, прожорливый, как Гаргантюа, осушающий зараз двадцать чашек чая, с его причудами насчет апельсиновой кожуры и фонарных столбов – именно эти зачаровавшие читателя портреты принесли Джонсону куда большую литературную известность, чем его собственные сочинения.