Книга Окно Иуды, страница 32 – Джон Диксон Карр

Человек у двери отпустил портьеру и поклонился.

– Доктор Треганнон – психиатр, – объяснил доктор Хьюм. – Ну я пошел. Доброго вам дня, мистер Блейк. Не загружайте Мэри всякой чепухой и не позволяйте ей загружать вас. Постарайся поспасть немного днем, дорогая. Вечером я дам тебе кое-какие пилюли, и ты забудешь обо всех проблемах. «Сон, распускающий клубок заботы»^[19]– так, кажется, у Шекспира? Да, несомненно. Хорошего дня.

Мужчина, занимавший место свидетеля в зале заседаний номер один Центрального уголовного суда, говорил громким уверенным голосом. Когда я пробирался на свое место, он заканчивал фразу:

– …и я сразу подумал о штемпельной подушечке. Как говорится, «принял меры до прихода врача». Только в этом случае пришла полиция.

Мистер Рэндольф Флеминг был высоким дородным мужчиной с жесткими рыжими усами, которые даже на лице военного сорок лет назад выглядели бы незаурядно. Его осанка и уверенные манеры вполне им соответствовали. По мере того как день за окнами становился темнее, отсветы скрытых под карнизами лампочек на белом куполе все больше походили на блеск театральных софитов. Однако, пока я крался по проходу, опоздав на несколько минут к началу заседания, в голове моей вертелось сравнение не с театром, а с церковью.

Эвелин бросила на меня сердитый взгляд и зашептала:

– Ш-ш-ш! Он только что подтвердил показания Дайера о том, как они нашли тело, а также слова Ансвелла об отравленном напитке и что виски и содовую на самом деле никто не трогал. Ш-ш-ш! Как тебе блондинка?

Я шикнул на нее в ответ, заметив, как несколько голов недовольно повернулось в нашу сторону; к тому же я был заинтригован упоминанием о штемпельной подушечке. Мистер Рэндольф Флеминг глубоко вздохнул, выпятив грудь, и с интересом оглядел зал. Казалось, его жизненный тонус оказывает бодрящее действие даже на прокурора. На увядшем широком лице рыжие усы доминировали над обвислыми щеками. Глаза его смотрели остро и проницательно из-под морщинистых век. В облике Флеминга будто чего-то не хватало: монокля в глазу или шлема на жестких каштановых волосах. В перерывах между вопросами – когда в зале все замирало, будто в кинопроекторе застревала пленка, – он внимательно изучал судью и барристеров, а потом поднимал взгляд на галерку со зрителями. Пока Флеминг говорил, его челюсть двигалась вперед и назад, как у гигантской жабы.

Допрос вел Хантли Лоутон:

– Объясните нам, при чем здесь штемпельная подушечка, мистер Флеминг.

– Вот как было дело, – ответил свидетель, втянув подбородок, будто пытаясь понюхать цветок в петлице своего крапчатого, цвета перца с солью, пиджака. – Когда мы заглянули в буфет и узнали, что графин и сифон наполнены доверху, я сказал обвиняемому… – Он замолчал, будто что-то прикидывая. – Я сказал: «Будьте мужчиной и признайтесь. Посмотрите на стрелу, – сказал я, – на ней отпечатки пальцев; наверняка они ваши, не так ли?»

– Что он вам ответил?

– Ничего. Аб-со-лют-но ничего! Тогда я решил снять у него отпечатки. Я всегда был человеком действия, вот и подумал об этом. Спросил у Дайера, найдется ли у него штемпельная подушечка… Знаете, такие небольшие штуковины, к ним обычно прижимают резиновые печати. Мы могли получить с ее помощью прекрасный набор. Он ответил, что доктор Хьюм недавно приобрел комплект резиновых печатей и штемпельную подушечку и они наверняка до сих пор лежат в кармане его костюма, что висит в шкафу на втором этаже. Дайер вспомнил об этом, потому что собирался их оттуда достать, пока они не испачкали карман. Он предложил сходить наверх и принести…