Книга Красное озеро, страница 45 – Кеннет Дун

– А у него ничего не пропало? Например, яд.

– Гэвин не помнит. Да, у него в хижине есть яд, хранится в специальных склянках. Когда собирает достаточно, то едет и продает его фармацевтам. Дверцы вроде даже запираются. Но как? Так простые задвижки. Старик ненавидит замки, говорит, что сразу же теряет ключи. Я же говорю: пропил все, остались только те извилины, которые шипят, как змеи. У него там полный бардак. Змеиные выползки, кожа, черепа разных животных. Я сам не горю желанием проводить в этой хижине ни одной лишней минуты, каюсь. Потому Шейна и отправил.

– Не понимаю, – сказал я после минутного размышления. – Вы считаете, что смерти Чиппинга и Бернадетт связаны? Что тут действовал один преступник? Но в этом нет смысла.

– Почему?

– Я бы предположил, что Чиппинга убил некто, кто не желает, чтобы Эми продала дом застройщикам. Этим тогда можно объяснить и пропажу документов. Но зачем убивать миссис Гаспари? Ведь теперь ее не нужно выселять. Ничто не мешает моей жене хоть завтра пригнать бульдозеры, чтобы снести проклятый дом до фундамента, а затем продать землю «Хиллсайду».

– Я много об этом думал сегодня утром, – кивнул Линч. – Вы тоже считаете, что эти смерти связаны с домом?

Домом, домом, домом, крутилось у меня в голове. Почему все упирается в эту хибару. Ведь я же толком и не рассмотрел ее в ночи. Эми всегда легко расставалась с недвижимостью и так же легко приобретала новую. Для меня до сих пор собственный дом был чем-то абстрактным, с момента отъезда из Миннесоты я жил в арендованных комнатах и квартирах, даже тот милый особняк, который мы с Эми приобрели вместе и обставили после свадьбы, был куплен на ее деньги, так что я не чувствовал к нему глубокой привязанности.

Нам его показали агенты, предыдущие владельцы уже съехали к моменту продажи, так что мы не знали его истории. Мы просто подписали бумаги. В нашем уютном особняке, отделанном декоратором, все было новым: обои, мебель, барная стойка, никому не нужная биллиардная, даже планировку комнат изменили, чтобы убрать лишние помещения и поставить модные раздвижные двери. Не осталось старых царапин на ясеневом полу, забытых фамильных портретов, зарубок на дверном косяке гостиной, напоминающих о взрослении детей прежних хозяев.

– А кто владел домом на озере до того, как его выиграл в карты Илай Коэн? – спросил я шерифа.

– Что? Какое это имеет отношение к делу?

– Эми рассказывала, что ее дед приобрел дом в тридцатом году. А предыдущих владельцев пришлось выгнать при помощи службы шерифа.

– Ну, это еще было до меня. Мне тогда самому едва двадцать исполнилось, я играл в футбол в полупрофессиональной лиге, потом даже перешел в профессионалы… правда, из этого ничего хорошего не вышло.

– Но вы же местный! Что это была за семья? Вы не помните?

– Ааа… Хэггарти. Точно, Леннон Хэггарти. Его дед приехал сюда еще в 40-х прошлого века, сам срубил хижину из бревен, когда расчищали лес. И потом не захотел уезжать. Вроде как гордился, что построил собственный дом, где может завести семью.

– И что случилось?

– Ну, дед помер, ясное дело. Потом там жил его сын Иен. А потом Лен. Честно говоря, только между нами, они все в этом поселке немного сумасшедшие. Я сам из Донкастера, как вы понимаете, мы всегда ездили и купаться и рыбачить на озеро, но эти поселковые… они реально были тю-тю. И я думаю, еще до того, как там поселились художники. Да, помню, знатный был скандал. Лен поехал куда-то на заработки во время Депрессии и на свою беду встретил Илая. Если честно, Лен Хэггарти так или иначе спустил бы свою жизнь в унитаз. Совсем никчемный был. Ни от чего не мог удержаться. Бутылка, карты, девки… И почему-то всегда был уверен, что ему повезет. В итоге и баба ему досталась препаршивая, постоянно его пилила, какой он неудачник. Не удивительно, что он от нее постоянно сбегал, то в паб, то в бордель, то в игорный дом. Ну, вот, а однажды заявился мистер Коэн со своей распиской и свидетелями. Как оказалось, Лен так ничего жене и не рассказал, что он поставил на кон дом и землю деда. Он пытался права качать, но никто даже из соседей по поселку ему не сочувствовал. И бабе его тоже. Ведь это она его довела. Детишек, правда, было жалко.