Книга Опаловая змея, страница 173 – Фергюс Хьюм

Даукер, узнав Майлза, указал на него Флипу и тотчас же удалился, пока его не заметили; поэтому, когда Флип увидел, что Мэй присоединилась к молодому ирландцу, он понял, что это и была та пара, разговор которой он должен подслушать, и быстро последовал за ними.

Майлз и мисс Пенфолд прошли в парк и немного посидели там – два обычных, ничем не примечательных человека, не привлекающих к себе никакого внимания, потому что в холодный день Майлз был закутан в теплое пальто, а платье Мэй, как было замечено ранее, не бросалось в глаза.

Флип сел на траву позади них, по‐видимому, занятый чтением грязного клочка газеты, но на самом деле впитывая каждое произнесенное влюбленными слово.

Они продолжали разговор, начатый при встрече.

– Этот человек подозревает вас? – спросила Мэй, очевидно имея в виду Даукера.

– Боюсь, что так, – мрачно отозвался он, – и я не могу сказать ни слова в свою защиту. Потому что моей единственной защитой было бы описание событий той ночи, а я не могу об этом рассказать.

Он промолчал, и девушка побледнела.

– Есть ли у вас на это какая‐нибудь причина – веская причина?

– Да.

– Эта причина – женщина?

Майлз склонил голову.

Мисс Пенфолд слегка побледнела и горько рассмеялась.

– Приятная причина, чтобы предоставить ее мне, – проговорила она с грустной иронией. – Я отказалась от всего ради вас, потому что думала, что вы любите меня, а вы… вы говорите со мной о другой женщине.

– Это чепуха, – нетерпеливо возразил он. – Здесь нет никакой любви; здесь идет речь только о нарушении обещания, данного женщине, и вы первая, кто не может этого не понимать. Неужели вы не верите в мою честь?

– Должна ли я верить в честь мужчины? – печально протянула она.

– Это зависит от того, кто этот мужчина, – спокойно ответил Майлз. – Как у Ловеласа: «люблю тебя, но дорога мне честь». Нелепо, по‐донкихотски нелепо говорить о чести в наши дни, но, к несчастью, преданность у меня в крови и… прошу, верьте мне, я пока не волен говорить.

– Но вы расскажете потом?

– Да, если дело дойдет до худшего, – ответил он с легкой дрожью.

Девушка протянула ему руку, которую он взял и слегка пожал. Так, молча, они помирились.

Весь предшествующий разговор о чести звучал маловразумительно для Флипа, который после некоторого размышления пришел к выводу, что это сцена из пьесы. Но теперь они заговорили на тему, более подходящую для его понимания.

– Мэй, – попросил Майлз, – я хочу, чтобы вы рассказали мне все, что делала леди Бэлскомб в тот вечер.

– В тот вечер, когда она сбежала?

– Да.

– Дайте‐ка подумать, – сказала Мэй, нахмурив свои прелестные брови, – мы были на балу… у леди Керсток.

– В котором часу?

– Между девятью и десятью.

– И когда вы ушли?

– Очень рано – около половины одиннадцатого; на самом деле мы пробыли там всего несколько минут. Леди Бэлскомб сказала, что у нее разболелась голова, и вернулась домой. Вы же знаете, что наш дом всего в нескольких шагах оттуда. Полагаю, она пошла на бал только для того, чтобы отвести подозрения относительно своего побега.

– Что произошло, когда она вернулась домой?

– Какая‐то женщина ждала ее в будуаре.

– Женщина? – повторил Десмонд. – Кто?

– Я даже не видела ее. Она встретилась с леди Бэлскомб, а потом ушла из дома между одиннадцатью и двенадцатью.

– Откуда вы знаете?

– Моя горничная сказала мне…