Книга Руки Орлака, страница 140 – Морис Ренар

– Нет-нет, только не это! – воскликнула мадам де Праз.

– Право же, маман, вы меня удивляете. Неужто я вас напугал? А то у вас такой вид, будто вы готовы умолять меня ничего не предпринимать. Я лишь озвучил то, что хотели сказать вы.

– Боже, Лионель, и что тебе только взбрело в голову? Да нет же, нет, я и близко ни о чем таком не помышляла, мой мальчик!

– И все же мои слова вас напугали – я понял это по вашим глазам.

– Нет! Нет! Нет! У меня и в мыслях не было ничего такого!

Графиня протянула к Лионелю руки, желая заключить его в объятия, но он остался стоять неподвижно, словно каменный истукан, и продолжил сверлить ее взглядом.

Все же обняв сына за шею, мадам де Праз устремила на него полные любви бесцветные глаза и поцеловала в макушку.

– Вот не пойму: к чему так раздражаться? – спросила она. – Тебе не надо ничего «придумывать», мой дорогой, потому что, повторюсь, я уверена: в делах господина Марея есть нечто мутное, нечто такое, что он от нас скрывает, и раз он это скрывает, значит это что-то скверное для него и чудесное для тебя!

Чувствуя, что сын уже готов уступить, графиня с нежной настойчивостью продолжала:

– Хочешь, я тебе помогу? Ведь хочешь, не так ли? Давай я сама поговорю с Обри и выясню, что конкретно вам с ним удалось узнать.

– Что ж, будь по-вашему! – проворчал Лионель.

* * *

В тот же вечер перед домом номер сорок семь на улице Турнон остановилось такси, из которого вышли графиня де Праз с сыном и проследовали в каморку привратника.

Уже поджидавший их Обри принялся подобострастно кланяться.

Это был невысокого роста седой мужчина с неприятной физиономией и бегающими хитрыми глазками. Его шея была такой короткой, что голова казалась втянутой в плечи. Ходил он осторожно, словно кого-то боялся, и старался не размахивать своими длинными, как у гориллы, руками. Долгие годы проведя в услужении Празам, он обладал способностью сливаться с окружающими, съеживаться, делаться незаметным, двигаться бесшумно и действовать втихомолку.

Разумеется, хорошо вышколенному дворецкому не следует привлекать внимания. Он должен бесшумно циркулировать вокруг накрытого к обеду или ужину стола, к столовому серебру и посуде прикасаться мягко, не допуская ни малейшего звона и бряцания, и вообще быть человеком-невидимкой, который выныривает перед гостями неизвестно откуда, проворно меняя тарелки и, точно по волшебству, наполняя бокалы лучшим вином, шепчет вам на ушко: «Барсак», «Шамбертен», «Амонтильядо».

Таким и был этот Обри, несмотря на столь ценные таланты, так и не сумевший вынудить Жильберту Лаваль примириться со своим обезьяньим уродством, от которого девушка в итоге устала, ибо это уродство складывалось не столько из физических недостатков, сколько из морального убожества. Ничто так не выводило ее из себя, как кривая улыбка, постоянно блуждавшая на губах этого изворотливого и коварного антропоида. Потому-то Жильберта и убедила тетку выдворить неприятного типа из дома, чего Обри, лишившись места, мадемуазель так и не простил.

Между тем мадам де Праз хоть и выполнила волю племянницы, но не бросила бывшего дворецкого на произвол судьбы, а устроила консьержем в один из принадлежавших Жильберте доходных домов и изредка давала Обри различные поручения, которые тот выполнял вкрадчиво и ловко, словно услужливая тень, тогда как мадам Обри – к ее персоне в нашем повествовании мы больше уже не вернемся – замещала мужа в привратницкой.