Книга Руки Орлака, страница 227 – Морис Ренар

Мы с окружным комиссаром только что закончили воспроизводить обстоятельства преступления, совершенного на авеню Клиши, и, возвращаясь на авто через запруженный машинами, душный Париж на набережную Орфевр, на пару минут зависли в пробке напротив какой-то аптеки.

– Видите это здание, Гайяр? – сказал мне Жером. – Да, дом аптекаря. Вот здесь я жил с тысяча девятьсот двадцать второго по тысяча девятьсот двадцать шестой год, когда был комиссаром этого квартала. Вы же, если не ошибаюсь, собираете истории? Тогда слушайте такую.

Было это в тысяча девятьсот двадцать пятом году. Я жил на пятом этаже; окна выходили во двор. Но поднимите глаза: видите эту прекрасную квартиру на третьем этаже, с балконом? В то время там проживала – да и сейчас, вероятно, живет – доктор Жюльетта Костелье. Можете говорить «докторесса», если вам так больше нравится, – не возражаю!

Как-то вечером я только-только вернулся к себе. Немного задержался внизу у аптекаря – ему нужно было поговорить со мной об одном дельце. Было уже поздно. И тут в мою дверь звонят, и служанка сообщает, что некая дама настоятельно просит принять ее. И дает мне визитную карточку, на которой написано: «Доктор Жюльетта Костелье».

«Впустите», – говорю.

Чувствую, ужин остынет – но разве это впервые? В нашей профессии, сами знаете, и не такое бывает! Визуально я знал эту мадам Костелье – порой пересекался и с ней, и с Андре Костелье. Пока мы с аптекарем разговаривали, я видел, как она стояла на улице, перед витриной. То была красивая высокая темноволосая женщина лет тридцати с открытым, вполне искренним взглядом. И очень умная, черт возьми! Но взволнованная. Как она ни старалась казаться спокойной, ее тревожность от меня все же не ускользнула.

Она напомнила мне, что живет в этом же доме. Я вежливо поинтересовался, чем я мог быть ей полезным. И тогда, сидя напротив меня, в кресле, с бледным лицом и той вымученной улыбкой, которая так хорошо нам известна, она мне сказала:

«Это я, господин комиссар, сделала то, о чем вы уже наслышаны. Не хочу, чтобы у вас оставалось на сей счет и капли сомнений. Не в моем характере что-то скрывать. Я совершила это, повинуясь импульсивному порыву, – хотя, ни секунды не колеблясь, сделала бы и по здравом размышлении! Моя единственная ошибка заключается в том, что я не призналась в содеянном сразу же. Если вы изволите меня выслушать, я исправлю эту ошибку, о которой бесконечно сожалею.

Будучи комиссаром полиции, вы, мсье, возможно, знаете, что Андре Костелье не является моим мужем… Нет? Что ж, все обстоит именно так, как я и сказала. Моя фамилия действительно „Костелье“, тогда как он – вовсе не Андре и не Костелье. У него нет имени. Этот прекрасный человек, которого я люблю больше всего на свете, никто – с точки зрения гражданского состояния.

Его подобрали неподалеку от Фер-Шампенуаза после битвы на Марне, с пулей в голове, у него не было при себе ничего, что позволило бы его опознать: ни жетона, ни военного билета, ни матрикулярного номера или хотя бы нашивки. Такое, увы, случалось не единожды. Тот, кого я зову Андре Костелье, – в числе тех несчастных, которые сами не знают, кто они такие… Трепанированный, долго восстанавливавшийся после своего ужасного ранения, он очнулся в незнакомом для себя мире. Его память осталась где-то по ту сторону от тысяча девятьсот четырнадцатого года. Он не помнит ничего из своего прошлого.