Книга Повелитель света, страница 335 – Морис Ренар

Ждал ли он своего часа, чтобы к ним присоединиться? Ничто на это не указывает; однако это не помешало ему прослыть в глазах Бурбонов фанатичным и опасным бонапартистом.

В конце рукописи сообщается о нескольких малоинтересных опытах, которые он ставил с оптическим стеклом во время своего пребывания в Силазе, пространных рассуждений касательно одной идеи, от которой он отказался: предоставить образец материи во временное пользование химикам, чтобы те попытались провести ее анализ, а затем и воссоздать. Наконец, он объясняет, почему перед отъездом в Париж решил заменить два обычных стекла «верхней комнатки» двумя «чистыми» пластинами оптического стекла, – просто для того, чтобы оставить там невидимого наблюдателя. По возвращении в Силаз ему останется лишь выдернуть гвозди из рамы и пролистать пластины; так при желании он узнает обо всем, что происходило в его отсутствие в парке или перед замком; и если какой-нибудь инцидент покажется ему заслуживающим внимания, он всегда сможет рассмотреть эту сцену спокойно и во всех подробностях.

Однако же он допускал, что уже не вернется в Савойю, поэтому забавы ради установил пластины толщиной в целый световой век, если можно так выразиться, – у всех на виду, чтобы спустя сто лет люди испытали несравненное изумление, разглядывая через эти пластины сцены из его эпохи.

Ставней окно не имело; стало быть, ничто – по крайней мере в течение какого-то времени – не заслонит вид и не воспрепятствует действию света.

Пластины, будучи «чистыми», останутся непроницаемыми также на протяжении целого столетия, вследствие чего не будут привлекать внимания.

Итак, Сезар закрепил их в раме окна, тщательно замазав по краям, – его уловка могла не сработать, если бы кому-нибудь бросилось в глаза слабое свечение среза.

На этом заканчивается его исповедь, которую он писал по вечерам в «верхней комнатке», где никто в этот поздний час его не беспокоил. Предпоследняя фраза сообщает о том, что одну пластину оптического стекла он намерен захватить с собой в Париж. В последней Сезар говорит, что отбывает через три дня, чем – если вспомнить о тех пластинах, которые с этого момента уже закрывали позади него половину окна, – придает концовке шутливо-лукавый оборот.

Прочтя это последнее предложение, Шарль Кристиани, его прапраправнук, живо припомнил тот ироничный взгляд, который Сезар – точнее сказать, призрак Сезара – бросил на таким вот образом застекленное окно. Взгляд, который, как тогда показалось самому Шарлю и его водителю Жюльену, предназначался именно им.

Закрыв рукопись в желто-черной обложке, Шарль (голова его гудела, и уже давно) огляделся, не зная наверняка, в каком веке он находится. Наряду с лихорадочным восторгом он бессознательно ощутил жуткое разочарование, так как находка доселе неизвестного манускрипта за авторством Сезара Кристиани еще пару часов назад позволяла ему смутно надеяться на какое-нибудь открытие, какой-нибудь новый факт, касавшийся отношений корсара с его убийцей, Фабиусом Ортофьери. И сколь бы ни было важным то, что он сейчас узнал, какое бы изумление все это ни вызывало, Шарлю, однако же, казалось, что обманщица-судьба, хоть и могла бы ему помочь, предпочла снова, в который уже раз, остаться безучастной к его молитвам.