Книга Повелитель света, страница 411 – Морис Ренар

Устроившись на полудиване эпохи Реставрации, она подозвала к себе обеих толстеньких собачек, усадила рядом с собой и принялась их ласкать. Шарль, догадавшись о ее желаниях, рассказал то, что ей так хотелось узнать, и уже собирался заметить, что, оправдав Фабиуса Ортофьери, Питт открыл ему дорогу к будущей женитьбе, когда вдруг – к своему глубокому огорчению – понял, что беды его еще не закончились: пусть для него самого, как и для Бертрана с Коломбой, истина и была очевидна, едва ли родители Риты удовлетворились бы столь ненадежными показаниями, как свидетельства… попугая.

Конечно, доказать кому бы то ни было тот факт, что Питт находился в кабинете Сезара в момент убийства, мог люминит; да и кинопленки, как и вторая пластина, запечатлели его присутствие и его волнение, которые показались зрителям столь ужасной драмы не заслуживающими ни малейшего внимания (в комнате, где только что произошло преступление, попугай сразу становится чем-то незначительным, о чьем существовании тут же забывают). Но достаточно ли было этого? Нет. Обязательно нашлись бы и такие люди, по природе своей недоверчивые или придирчивые, которые отказались бы признать необходимую взаимосвязь между присутствием этой птицы в кабинете Сезара в момент его убийства и тем, что сегодня, спустя девяносто пять лет, попугай прокричал с южным акцентом: «Жан Карту́!» и «Да здравствует император!» Какой-нибудь клеветник и вовсе мог бы усомниться в том, что попугай кузины Друэ и есть тот самый Питт.

Нет-нет, показаний столетнего попугая было явно недостаточно. Он открыл правду, но не доказывал ее с должной неопровержимостью.

И однако же – к счастью, – какой путь преодолен! К данной минуте, Шарль знал это, основное было уже сделано. Сомнение, до сих пор сковывавшее все его действия, окончательно рассеялось. И раз уж правда была ему теперь известна – известна с поразительной точностью, – ему не должно было составить труда добраться до ее истоков… В каком направлении следует двигаться, он теперь знал. Им больше не нужно было блуждать в неведомой необъятности прошлого и людской толпы. Теперь у них имелась не просто зацепка: у них был убийца, выделенный жертвой среди миллионов людей того времени при помощи всего пары слов! Пары слов, которые уловил, сохранил и воспроизводил время от времени, по собственной прихоти, живой фонограф! Теперь, зная убийцу, Шарль мог легко – пусть даже и почти сто лет спустя – найти доказательства его виновности и опровергнуть его свидетельства. Вот только действовать нужно было быстро – ведь уже этим утром на авеню Ош нотариусы банкира Ортофьери и Люк де Сертей проводили встречу с заинтересованными лицами.

Стенные часы пробили полдень. Из-за приоткрытой двери выглянуло встревоженное лицо служанки.

– Все в порядке, Дельфина, – сказала кузина Друэ. – Я пообедаю позже…

Бертран, сунув руки в карманы, с задумчивым видом расхаживал взад и вперед по комнате.

– Жан Карту́! – говорил он. – Из всех действующих лиц той драмы, которые нам известны, он последний, кого бы я заподозрил! Какого черта этому человеку понадобилось убивать Сезара? И почему он убил его ровно в ту минуту, когда Фиески привел в действие свою адскую машину? Сплошные загадки, каких и в детективных романах не встретишь!