Книга Таинственные превращения, страница 63 – Морис Ренар

Где прежние цветы? Где старые слуги? Этот Эртбуа — незнакомец…

Она вошла в большой замок точно в кукольный дом, и парк, казавшийся ей когда-то целым миром, был теперь простым садом. Эти ощущения были настолько живы, что страх отступил на второй план. И страху тоже было пять лет от роду. И он тоже уменьшился вдруг до нужных размеров и сделался пропорционален своим причинам. Змея перестала быть тем чудовищем, которое Жильберте рисовалось в виде множества притаившихся повсюду угроз. В Люверси змея была так же далеко от нее, как и в других местах, — может быть, даже дальше! Ей было стыдно сознаться в этом.

Когда прошло первое грустное изумление, подобное тому, какое испытывают при виде красивого платья, которое когда-то вам так шло, — счастливого платья, которое одевали летом, в дни радости, но которое вам теперь не в пору и выцвело, — Жильберта вдруг развеселилась. Она схватила Жана под руку и, спеша показать ему обстановку своего детства, увлекла его вперед.

Мадам де Праз и Лионель были в восторге от неожиданного прекрасного настроения девушки. Но Жан Морейль плохо скрывал свою тревогу или, скорее, то трудно определяемое душевное состояние, в котором тревога — только один из элементов, погружающих вас в какое-то смутное, но упорное оцепенение.

— Вы не в духе! — говорила ему Жильберта.

— Наоборот! Наоборот! — повторял он довольно нетвердо.

Взглядывая на него, она замечала сжатые зубы, насмешливую улыбку, сумрачный взгляд… Но, подхваченная радостным вихрем, она заражала весельем и его…

Осмотр начали с замка. Они прошлись по всем комнатам нижнего этажа. В курительной и столовой было много хороших картин, как будто понравившихся Жану Морейлю; в бильярдной они долго простояли перед маленьким полотном, висевшим возле консоля. Жан снял его, осмотрел при нужном освещении, вынув из кармана лупу, которую всегда носил с собой…

— Она имеет какую-нибудь ценность? — спросила мадам де Праз. — Эту картину я нашла в сарае и повесила здесь, когда мы уезжали из Люверси, вместо Лейсоньера, который висел на этом месте и который мне захотелось взять с собой в Нейли.

— Это просто бесценно! — сказал Жан Морейль. — Это Манэ, маленький этюд натурщицы. Восхитительно! У вас сокровище, о котором вы и не подозревали.

Он повесил на место этюд в претенциозной золоченой рамке и любовался им издали с наслаждением, которое на мгновение согнало с его лица мрачные тучи.

Они вернулись назад. Курительная, гостиная, столовая, бильярдная и спальня госпожи Лаваль сообщались между собой. Комната госпожи Лаваль, последняя с западной стороны, не сообщалась со смежной ей бильярдной, но каждая из комнат имела выход в галерею, окна которой выходили на парадный двор. Они прошли в галерею, вымощенную мрамором, а оттуда в комнату госпожи Лаваль.

Жильберта вступила туда с боязливым почтением. Вернувшийся к ней страх заставлял ее бросать кругом быстрые взгляды и держаться посреди комнаты, вдали от кровати и стульев, покрытых чехлами и представлявших собой темные тайники…

— Идите сюда! — сказала она. — Это комната мамы.

— Да? — спросил Жан Морейль беззвучным голосом.

Он остался на пороге и удовольствовался осмотром на расстоянии. Так как мадам де Праз открыла рядом в углу галереи дверь в будуар, он повернулся туда, чтобы заглянуть в это место, по-видимому, внушавшее ему меньше почтения.