Книга Моя навеки, сквозь века, страница 52 – Марина Повалей

— Но как же общество…

— Вы поэтому не просили её руки, — какое-то внутреннее чувство самодовольства разливалось внутри. Как бы Павлов ни крутился подле Алисы, замуж звать струсил – общество не примет. Николай на миг отвёл глаза, но мига того Слепцову хватило. — Уходите сейчас, я скажу, что у вас появились срочные дела.

Больше они не говорили. Павлов остался сидеть. Наконец, дождались – дверь открылась и из-за неё вышла Алиса с Диной, чуть не под ручку.

Василий встал. Больше всего ему захотелось подбежать, отгородить, подвинуть своего ангела от этой… он сдержался.

— Васенька! — всплеснула руками Дина.

Алиса застыла с вытаращенными на него глазами, но быстро взяла себя в руки. Прошла мимо, словно и не было между ними ничего сегодня, села на его место.

— Ты ко мне дружочек? — пропела певичка. Она изменилась за эту ночь. Не было вчерашней Дины-дурочки. Руки к нему тянула хищница, знающая своё положение и высокое, теперь, место.

Какие разительные перемены.

Она обвила его своими путами, Слепцов не успел опомниться. Скинул горячие, потные ладони с себя, собираясь назвать чин и раскрыться пред Духовской. Чтобы Алиса поняла, что то было лишь дело.

Алиса что-то шептала на ухо ошалевшему Павлову.

— Василий Александрович, задержитесь, будьте добры, окончим разговор, — сказал поверенный, как только перестал тянуться над столом.

Оцепенение.

— Дела, дела! Понимаю, понимаю. Иди, дружочек, да не задерживайся, — подмигнула ярко подведённым глазом.

Только Дина ушла, на стол перед Слепцовым легла записка.

«Милый папа, я устроилась хорошо. Нашла работу сотрудницы хора, с проживанием и питанием. Как только получу первые деньги, смогу выслать вам. Люблю тебя папа, прошу тебя, не беспокойся».

— По моей просьбе Дина Власьевна написала это письмо для семьи своей новой хористки. Та по-русски говорит с трудом, не то, что писать. Ува-жаемайя хоспоша! — спародировала она финку, что ей невероятно шло. — Видите? Я попросила её написать так, чтобы папа, священник, не понял, что писала женщина или мужчина, чтобы не возникло дурных мыслей. Коля, — Алиса коснулась руки Павлова, — у меня разговор к Василию Александровичу, конфиденциальный.

Павлов – снова стал шутом. Вспорхнул губами над её ладонью, отвесил поклон и отошёл.

Рыцарь, чёрт побери.

— Алиса Ивановна, я…

— Оставьте! Вы ничего мне не должны. Вернёмся к делу: я устроилась в хор, чтобы пообщаться с девушками. Вы упоминали о Духовской, когда говорили о Гурко. Я случайно, — она волновалась. Пусть не лукавит. Руки её подрагивали, когда она заправляла за ухо прядь волос, то и дело она облизывала губы, — просто воспользовалась случаем.

Василий достал записку, положил рядом с Алисиной.

Каждая буковка абсолютно идентична.

— Они познакомились давно, их свела Цеховая, тогда ещё у неё не было такого размаха. Дина была на содержании Гурко, надеялась на брак, — барышня усмехнулась жёстко, даже жестоко. — А потом поняла, что рассчитывать ей не на что, хуже того, покровитель её жениться собрался, а жена-дворянка терпеть содержанку бы не стала. Вот она и начала думать, как ей сорвать куш, но акцент она делала не на деньги даже. Она хотела мести. За пять лет молодости, которые провела с ним, а могла устроиться… Она сама рассказала Лидвалю, он начал ходить к ней в аквариум недавно. Они не знали, что спят с одной женщиной… у вас же не принято о таком говорить… Рассказала Лидвалю, внушила ему мысль, что им ничего не будет, главное, усыпить бдительность замминистра – начать выполнять подряд. Шантажом заставила Гурко связаться с Лидвалем. Она и надоумила Лидваля выйти на Гурко через Сытову, в случае разоблачения, с неё тоже слетела бы голова, и Дина заняла её место. В общем: Шерше ля фам. У вас так говорят?