Онлайн книга «Моя навеки, сквозь века»
|
Они не целовались. И не обнимались. Я понятия не имею, как заведено в других семьях, но эти австрийцы никогда не целуют своих детей. Я плюнула на их правила и крепко сжала эту, так рано постаревшую, от многочисленных родов, несчастную женщину. Не как свою мать, а как женщину, чувствуя такую щемящую благодарность. Застёгивала шубу, когда она вышла и протянула мне бутыль с поллитра. — Он должен сам о таком позаботиться, но если нет, возьми. Там всё написано. Спрячь, и храни у него, не приведи Бог, отец найдёт, — я поцеловала её в щёку, — лучше так, чем в заключение. Бог простит мне мой грех. Точно! Я так привыкла, что у меня нет и не будет детей. Что мне, замужней женщине не нужно думать о безопасном сексе, что забыла напрочь! Дура! Ну какая же я дура! Если здесь Слепцов к детям относится так же, как и там – забеременей я, ни о каком счастье с ним не может быть и речи! А если сразу откажется от Алисы? Родить без брака – здесь это днище. Аборт – если попадусь, меня ждёт суд. Попрошу Павлова быть моим адвокатом! А если серьёзно – спасибо матери Алисы. Вот уж от кого, а от неё я такого не ожидала! И когда пила противозачаточное, упорно гнала от себя мысль из чего оно сделано – всё лучше, чем никому не нужный ребёнок. А в этом времени на только материнской любви далеко не уедешь. Как и следовало ожидать, я прождала его за полночь, но Вася так и не пришёл. Я проснулась одна, голая и злая. Зря только изворачивалась, сбегая из дома. За завтраком поцапалась с Тонькой, когда та пыталась сунуть мне кусок окорока: — Не ем я такое! Ну что не так, Тоня! Сказала же: кашу мне сделай на воде! Ну что сложного?! Неужели я так много прошу! Та, не будь дурой: — Я барину всё скажу! Всё скажу! Что вы не ели ничего! Что полночи его прождали! Вот он вам всыпит по первое число! Я захлебнулась воздухом. Во даёт! — Сгинь с глаз моих, сама кофе сварю! Уходила я оттуда, как от дебила-заказчика. Когда и пар из ушей, и даже сказать идиоту ничего не можешь. Потому что идиот платит, ему и заказывать свою идиотскую музыку. До Таврического добралась на голой злости. Ух, попадись мне! Я тебе устрою! Вот сперва успокоюсь, и сразу придумаю, что именно. Никогда я не буду серой тенью на подтанцовке в сольном номере жизни у мужика. Странное я начала замечать только на подходе к зданию. И правда: ворота, вопреки обычному закрыты. Перед ними толпа: орут, галдят, а за оградой… я присмотрелась: жандармы, рабочие, городовые… — Что произошло? — дёрнула мальчишку с газетой. — Свежие известия! — крикнул прохиндей, размахивая листком. Всем видом показывая: не скажет ни слова, покупай газету. Монету дала не глядя, так дрожат руки. Я снова замёрзла, пальцы не слушаются. Вытерла о платье мокрую ладонь, скорей читать: — Сегодня 2 марта 1907 года… в 5:20 утра… Таврический… Обвал потолка… зал заседаний… пострадавших доставили… тела умерших требовать в… Господи Боже мой! 26.04 Секунда, другая… — Ваше благородие… господин! — ворота открылись, сквозь толпу протиснулся человек. — Там остались… кто-то? Ж… жертвы? — Барышня, — не останавливаясь, он устало хотел от меня отмахнуться. — Там был мой муж, — я вцепилась в его рукав. Въедливый взгляд на мои пальцы, затем на лицо. Я никуда не уйду! Не уйду и не отстану! Мне нужен ответ! — Всех пострадавших увезли, там никого не осталось… |