Книга Аптекарский огород попаданки, страница 107 – Ри Даль

Розы в саду Булыгина ещё только готовились к цветению. Их бутоны, тугие и зелёные, с едва заметным розовым намёком, обещали вскоре раскрыться в пышные цветы — алые, кремовые, бледно-розовые. Я внимательно осматривала каждый куст, удаляя слабые побеги и подвязывая ветви к деревянным шпалерам, чтобы они не сломались под тяжестью будущих соцветий. Если всё сделать правильно — вовремя подкормить, защитить от холода, который в июне ещё мог нагрянуть*, — розы станут гордостью сада.

Я вспомнила розовые пилюли Нострадамуса, над которыми мы с Вениамином Степановичем работали в Аптекарском огороде. Лепестки четырёхсот красных роз, кипарисовые опилки, ароматические травы… Тогда я думала, что это, возможно, лишь легенда, но теперь, касаясь этих кустов, представляла, как их будущие цветы могли бы стать частью чего-то большего. Частью спасения. Частью моей мечты. Я мечтала о настоящем деле, когда смогу спасать людские жизни и приносить глобальную пользу. Но теперь эти мечты эти казались ещё более далёкими, почти нереальными, пока я сидела здесь, в чужом саду, ухаживая за розами, словно это и есть моё предназначение.

Мысли мои, как назло, кружились вокруг одного и того же. Груня. Вениамин. Их помолвка.

С того вечера, когда Вениамин Степанович, краснея и запинаясь, объявил о своём намерении, Груня не умолкала. Она то и дело подбегала ко мне, сияя, как начищенный самовар, и взахлёб рассказывала, как они с Вениамином поедут в Москву, как он обещал ей отдельную комнатку при лаборатории, где она сможет ему ассистировать… вместо меня. Её счастье было таким заразительным, что я невольно улыбалась, но в груди всё равно ныло. Не от зависти — упаси боже. От чувства, будто все вокруг находят своё место, а я… я всё ещё блуждаю в потёмках.

— Сашенька, ты только подумай! — восклицала Груня вчера за ужином, чуть не роняя ложку в суп. — Вениамин Степанович говорит, что я смогу учиться! Прямо при нём, в Аптекарском огороде! Он показал мне книги — такие толстющие, умные, с картиночками! Я ж и половины слов-то не поняла, но Вениамин Степанович обещался всё-всё мне объяснить!

Я кивала, подбадривала, радовалась за неё. Но потом, сидя в своей комнате и глядя в тёмное окно, пыталась понять, почему мне так горько. Груня, моя верная подруга, моя названая сестрица, нашла своё счастье. Она сияла, как звезда, и я радовалась вместе с ней.

Но что нашла я? Бегство от Ставрогина, чужой дом, вечное ожидание, что кто-то или что-то укажет мне путь? Я хотела быть полезной, спасать людей, найти В.Б. — того загадочного человека, чьи письма и книги изменили мою жизнь. Но вместо этого я здесь, в саду, среди розовых кустов, и даже не знаю, сколько ещё мне придётся прятаться.

Я вспомнила младшего брата, Николашу. Его звонкий смех, когда мы, детьми, бегали по лугу за деревней, играя в прятки. Я, как старшая, всегда находила его первой — он прятался неумело, за тонкими берёзками или в высокой траве, и его хихиканье выдавало его раньше, чем я успевала сосчитать до десяти.

«Сашка, ты колдунья!» — кричал он, выбегая из укрытия, и бросался ко мне, обхватывая за талию. Я ворчала, что он слишком шумный, но втайне любила эти моменты — его доверчивую улыбку, его веру в то, что я всегда его найду.

Он был таким живым, таким непоседливым, и я, как старшая сестра, чувствовала, что должна его защищать. Но я не смогла. Он ушёл на войну, едва ему исполнилось восемнадцать, полный мальчишеского задора и мечтаний о подвигах. Письмо о его гибели пришло холодным зимним утром, и с тех пор я боялась терять тех, кто мне дорог. В.Б. стал для меня чем-то вроде маяка — человеком, который, даже не зная меня, поверил в мою мечту. Его письма, полные знаний и поддержки, приходили в самые тёмные моменты, и я цеплялась за них, как за спасательный круг. Но теперь он, вероятно, на Балканах, на фронте, и эта мысль сжимала моё сердце. Что, если я потеряю и его?.. Безвозвратно…