Книга Аптекарский огород попаданки, страница 108 – Ри Даль

Я подвязала очередной побег к шпалере, стараясь не повредить нежные бутоны. Земля оставила тёмные пятна на подоле платья. Но в этот момент все мои мысли — о Груне, о Николаше, о В.Б. — вдруг прервал низкий голос за спиной:

— Александра Ивановна.

Я вздрогнула и едва не выронила ножницы. Обернувшись, всё ещё сидя на коленях в траве, я увидела Василия Степановича. Он стоял в нескольких шагах, опираясь на трость. Его тёмный сюртук был слегка расстёгнут, а шляпа сдвинута на затылок, что придавало ему непривычно расслабленный вид. Но взгляд его, как всегда, был острым, почти пронизывающим. Я невольно отметила, что он выглядит лучше, чем в первые дни нашего путешествия. Рана на ноге, похоже, беспокоила его меньше, хотя он всё ещё старался скрывать хромоту.

— Василий Степанович, — отозвалась я, поднимаясь и отряхивая платье. — Не ожидала вас здесь застать.

— А я, признаться, не ожидал застать вас за столь… земным занятием, — он слегка приподнял бровь, но в голосе не было привычной насмешки. Скорее, лёгкое любопытство.

— Надо же чем-то себя занять, пока у Агаты уроки, — ответила я, стараясь, чтобы мой тон звучал ровно и непринуждённо. — К тому же розы требуют ухода. Если не подготовить их сейчас, они не зацветут как следует. А я, знаете ли, не привыкла сидеть сложа руки.

— За садовником дело не встанет, но раз уж вы сами изволите заботиться…

— Мне не в тягость, — заверила я.

Он кивнул, будто соглашаясь, и сделал шаг ближе. Трость мягко утонула в траве, но он удержал равновесие без видимых усилий.

— Полагаю, уже слышали последние новости? — спросил Василий Степанович, глядя куда-то поверх моего плеча, на молодые побеги роз.

Я фыркнула, не сдержавшись.

— Слышала, конечно. Груня мне все уши прожужжала. Вениамин Степанович сделал ей предложение, и теперь они собираются в Москву. Прямо-таки идиллия.

Я хотела, чтобы мои слова прозвучали легко, шутливо, но в них невольно проскользнула горечь, даже, возможно, гнев. Впрочем, к Груне он имел опосредованное отношение.

Василий посмотрел на меня внимательнее, и я вдруг пожалела, что вообще открыла рот. Его взгляд, как всегда, видел слишком многое.

— И что вы об этом думаете? — спросил он, и в его голосе послышалась какая-то новая, непривычная нота. Осторожность? Интерес? Я не могла разобрать.

Я сжала губы, чувствуя, как внутри закипает раздражение. Почему он спрашивает? Что ему до моих мыслей? И почему я должна выкладывать ему всё, что творится у меня в душе? Но вместо того чтобы промолчать, выпалила:

— Лично я всецело поддерживаю и Груню, и Вениамина Степановича. А вот вы, должно быть, не в восторге, Василий Степанович? Груня ведь крестьянка, не ровня вашему брату. Уж вы-то наверняка считаете, что он мог бы найти партию получше.

Слова вырвались резче, чем я хотела, и я тут же пожалела о них. Но отступать было поздно. Я гордо вскинула подбородок, готовясь к его ответу. К очередной колкости, к холодному тону, к чему угодно, что подтвердило бы мои худшие предположения о нём.

Но Василий не спешил отвечать. Он смотрел на меня долго, невыносимо долго, и в его глазах мелькнуло что-то, чего я не ожидала. Не гнев. Не насмешка. Что-то… мягче.

— Родословная Агриппины Никифоровны — последнее, что меня заботит, — сказал он наконец, и его голос был спокойным, но твёрдым. — Мой брат счастлив. А это, Александра Ивановна, куда важнее любых титулов.