Книга Дочь мольфара, страница 16 – Ри Даль

Она бежала быстро, потому что ноги её были крепки, да сама жизнь преподала урок, что если бежать — то быстрее всех. Иногда это единственный выход, что остаётся.

— Агнешка! — закричал Янко, выскочив среди дубравы и поняв, что окончательно потерял след и больше не знает, куда бежать. — Агнешка! Отзовись, любимая! Отзовись!

Она не отзывалась. Слышать-то она слышала Янко, но какой прок от такого слуха?

— Агнешка! — не сдавался он. — Агнешка, с места не сойду, коль не покажешься!

И пусть не сходит. Пусть хоть до скончания века стоит в холодной сырой тьме, напуганный и страдающий собственной же подлостью. Поделом.

— Агнешка, прости меня! — молил Янко. — Знаю, что ты тут! Знаю, что обидел тебя! Прости!

Разум не велел, а сердце требовало. Сердце выло и стонало отозваться. Кому теперь верить? Вот она — тьма, неподкупная, непреступная, всё мрачнее и мрачнее в стылом осеннем лесу. Солнце еле блещет за деревьями. Скоро оно потухнет. Может, тогда и боль сердечная уймётся? Может, тогда и легче станет?..

Не стало.

Агнешка вышла из-за широкого дуба и поглядела на любимого.

— Агнешка! — кинулся он к ней навстречу.

Но та выставила вперёд ладонь:

— Не подходи.

— Чаму ты так? — дохнул студёным облачком пара Янко.

— Тому, как предатель ты, — ответила Агнешка, потуже кутаясь в шаль. — Текай к своей Каталине и будь счастлив.

— Не хочу я к Каталине. Я к тебе хочу. Скучаю по тебе очень. К ручью несчитанные разы ходил.

— И дальше ходи, коли дел никаких нет.

Янко понимал, что горечь Агнешки сильная, и не просто так. Он — тому виной, и вина его неоспорима. Хотел он тогда, в церкви вступиться за любимую. Но что бы из этого вышло? Да ничего доброго. Новые тумаки от отца, да лишние косые взгляды сельчан — вот и весь выхлоп.

— Прости меня, — снова повторил Янко, каясь перед любимой чистосердечно.

И Агнешка видела, как дурно ему, как тяжело. А всё равно не прощала.

— Я подарок тебе принёс, — сказал Янко.

Он достал из-за пазухи золотого петушка на палочке — точно такого, что Агнешка попробовала сменять на вязанку луковиц.

— Ты же любишь леденцы, сама говорила. На. Это тебе, — дрожащей рукой Янко протянул девушке гостинец.

— Не нужен мне твой подарок, — гордо заявила Агнешка. — Ступай домой. Иначе голова Шандор хватится. Да и невеста тебя заждалась поди.

— Не невеста мне Каталина! — вспыхнул Янко. — Ты моя невеста! Ты и никакая другая больше в целом мире!

— Я — твоя невеста, а на заречении целовать Каталинину ленту станешь? Как же так это, Янко?

Справедливый вопрос. И жестокий. И готового ответа на него не было у Янко. Он молчал и смотрел в чёрные очи. Смотрел и наглядеться не мог, двинуться не мог, коснуться любимой не мог.

Она стояла холодна и сурова, как зима, как непреступные горы. Гордая и сильная, как вековые сосны. Родная и желанная, как солнечный луч, как глоток воздуха.

— Давай убежим, — тихо попросил Янко, зная, что некуда им бежать.

Но уж лучше бежать в никуда, чем оставаться ни с чем.

— Сам знаешь, что не побегу, — спокойно ответила Агнешка. — И ты не побежишь. Нету нам общих дорог. Так что ступай.

Она глянула на поблескивавший золотом леденец в поникшей руке. Даже этот блеск совсем померк. Солнце село. И не только над лесом.

— Прощай, Янко, — сказала Агнешка. — Не ходи за мной. Живи себе ладно.

— Постой, — слабым голосом остановил её любимый.