Книга Ненаписанное письмо, страница 10 – Игорь Толич

Когда мне исполнилось тридцать один, Дора умерла, а с женой мы развелись. Все эти факты ты вскоре узнала обо мне, Марта, и часто спрашивала потом: «Почему так вышло?».

А я отвечал, что Дора отравилась чем-то на улице — я не был чересчур внимательным хозяином и безупречным дрессировщиком. Я даже не знал, что подобное может произойти с любой собакой, и уже происходило не раз в нашем городе, на нашей же улице.

Дослушав, ты говорила:

— Мне очень жаль, Джей. Но я сейчас не о собаке.

Тогда я говорил:

— Знаешь, я не был чересчур внимательным супругом и безупречным любовником. Жена подала на развод и вскоре вышла замуж за другого мужчину. Я даже не знал, что подобное может произойти с любой семьей, и уже происходило не раз в нашем городе, на нашей же улице.

Ты понимала, что отчасти я шучу, и переставала спрашивать.

Но я не могу назвать свой шутливый тон безразличием или способом уйти от проблемы. Если бы ты спросила меня сейчас, дорогая Марта, я повторил бы всё слово-в-слово. Потому что я так и не нашёл вразумительных ответов на вопросы о моей непродолжительной семейной жизни. Впрочем, я недолго искал. Я отпустил то своё прошлое достаточно легко, гораздо легче нашего с тобой прошлого.

И теперь уже сам спрашиваю у себя: «Почему так вышло?».

Возможно, весь фокус в том, что тогда я не позволил себе упиваться горем, пропустил момент истинного страдания, а наверстывать муку годы спустя — непомерная глупость. Всё равно что сказать: «Я не буду плакать сегодня на похоронах, потому что завтра у меня важный экзамен. Я поплачу через две недели, когда завершу сессию». Пережить боль можно только здесь и сейчас, в моменте, когда тебе истинно больно. Это нельзя отсрочить и выставить с пульта на паузу как скучный фильм, чтобы пойти покурить или приготовить обед. Ты либо принимаешь своё состояние, отдаёшься ему целиком, либо убиваешь навсегда.

Сейчас я помнил всё до мелочей и скучал по каждому мгновению, прожитому рядом с тобой, Марта. Я не желал забывать нас, пока не переболею, не перегрызу поочередно миг за мигом, клочок за клочком всё, что было между нами. Я вскрывал память как сундук с ворованными сокровищами, на которых не могу нажиться, не могу продать на чёрном рынке или выменять бартером, но могу смотреть, восхищаться и горевать вдоволь: в наших трёх годах скопилось множество редких вещиц — начиная от исступлённого счастья, заканчивая бунтом характеров, когда тряслись стены и земля уходила из-под ног.

И только теперь, когда я переворошил львиную долю нажитого добра, я почувствовал, как стало действительно легче. Той лёгкостью, которая не отбирает сил. Она очищала мои сосуды и ветви бронхов. Ты как будто покидала меня, Марта, изживалась естественным способом — так, как обновляется клетка за клеткой человеческий организм.

И всё же этого было недостаточно.

Увидев Криса, я подумал: человек, вроде него, едва ли болеет остатками чувств, потому что не зарождает их изначально. Он пускается на волю стихий, многократно сильнее него, и на короткий миг чувствует превосходство. Он разрешает себе поверить, что бессмертен и непобедим. Так почему бы и мне не попробовать?

Спорить с судьбой в морской пучине в самый разгар сезона дождей я бы не осмелился, но состроить добродушное лицо новым знакомым женщинам мне было под силу. Так я и поступал.