Книга Ненаписанное письмо, страница 110 – Игорь Толич

— Марта?..

— Да. Кто это?..

На какое-то время меня практически парализовало. Я прекратил дышать. Все, о чем я думал, к чему мысленно готовился, вывалилось из головы. Мой ступор мог продолжался и дальше. Наверное, я бы положил в конце концов трубку, если бы не вспомнил, как много уже сделал, чтобы добиться этого звонка.

— Марта… — выронил я.

— Да. Вас плохо слышно. Алло? Кто это?

— Марта, это я… Джет.

— Джет?..

— Джет Ривер. Марта, это я.

Ты замолчала.

Может, приняла это сообщение за неудачную шутку. А может, поверила сразу, но не нашлась, как реагировать. Я должен был сказать еще что-то. Выдавить нечто убедительное, а я не знал, чем удержать эту хрупкую нить беседы.

— Марта, — сказал я, — мне хотелось бы увидеться с тобой.

— Увидеться?

— Да, мне хотелось бы увидеться и поговорить.

— Джет, я не понимаю, зачем нам видеться.

— Я хочу поговорить.

— О чем?

— Марта, я хочу увидеться и поговорить, — с нажимом повторил я. — Давай встретимся в кофейне Фила. Ты помнишь это место? Если возможно, завтра? Назови любой час.

— Джет, это глупо, — сказала ты будто бы печально, но печаль эту пыталась всеми силами скрыть от меня.

Возможно, мне лишь захотелось услышать печаль, а говорила ты просто равнодушно. И даже будь это так, что никакой печали нет, я не мог сдаться.

— Марта, послушай, если хочешь, встретимся в другом месте или в другой день. Просто скажи, когда сможешь.

— Джет, нам не за чем видеться. Поверь. Не звони мне больше.

Звонок прервался. Как-то неестественно и грубо. Я услышал короткие гудки. И слушал их еще долго. Сложно было смириться с тем, что я их слышу. Это не вязалось ни с чем из того, к чему я готовился. А ты просто положила трубку. Вот и все.

Нет. Так не должно быть! Так нельзя! Марта, черт возьми! Марта!

— Марта!..

Не уверен, что мой крик кто-то слышал. В этот раз гудки раздались быстрее, чем кто-либо мог успеть поднести телефон к уху и принять решение сбросить вызов. Я набрал снова. И снова гудки.

Да чтоб тебя!..

Чак выскочил из угла, чтобы прийти мне на помощь, потому что я орал в ярости как чокнутый, ничего не соображая. Я снес телефон со стола. Чакки опасливо понюхал его обломки и поглядел на меня, будто бы спрашивая: «В чем дело, приятель?»

— Дерьмово все, Чак! — завопил я на собаку.

Он заскулил и вжался в пол.

— Прости…

Я сел на корточки, погладил его. Потом шмякнулся рядом, и Чак переполз ко мне на колени.

— Прости, дружище, — я обнял его и заплакал.

Когда я плакал в последний раз?

Когда уехала Саша?

Нет. Мне тогда очень хотелось, но я худо-бедно справился с тем порывом.

Когда ушел от тебя, Марта?

Нет. Я скучал, ненавидел, любил, пытался простить, пытался забыться, пытался не думать о том, чтобы повеситься. Но я не плакал.

Когда ушла жена?

Тоже нет. Я прожил то время в дикой, несуразной, полуслепой пелене. Мне было не до слез.

И даже на маминых похоронах я стоял как истукан. Наверное, боялся выглядеть слабым перед отцом.

Так когда же я плакал в последний раз?..

— Джей?.. Джей?.. Джей!..

Я повернулся украдкой. В темном зале было трудно что-нибудь разглядеть.

— Ты что, плачешь? — спросила ты, сжимая мою руку.

Мы смотрели какой-то фильм. Я даже не вспомню теперь, какой. Но там была сцена, как солдат хоронит любимую женщину, которую застрелили фашисты.

— Нет, — соврал я.

Но тогда я правда плакал. Над фильмом, над этой сценой. Настолько она глубоко тронула меня, что я будто бы чувствовал на собственных руках холод мерзлой земли, холод остывающего человеческого тела, которое вскоре сожрут черви, и ничего не останется от той красоты, каким оно было наполнено прежде.