Книга Ненаписанное письмо, страница 92 – Игорь Толич

Из окна пикапа мне всё так же грустно кивали напитанные дождем и уставшие от ветра зеленые пальмы, но я как наяву видел твой серый плащ и черные высокие сапоги: твой черно-серый силуэт стремительно движется по тротуару, по серой скользкой плитке. Шарф полощется по ветру, глаза горят, ты хватаешься за деревянную ручку двери, над которой мгновение спустя зазвенит колокольчик, и ты войдешь в кафе к Филу.

Войдешь в мое сердце, в мою жизнь, в мое чувствование…

Ценой, которую я платил за счастье пережить эту огромную страсть, ставшую огромной любовью, была моя нынешняя потерянность. Словно раньше я знал наверняка, для чего и почему живу, а теперь озирался по сторонам и не мог отличить север от юга. На самом деле, я никогда не знал, зачем мне моя жизнь и где в ней смысл. Не знал до тех пор, пока не нашёл его и пока не потерял. Парадокс данного положения состоял в том, что неведение подчас драгоценнее знания. Счастлив не тот, кто нашел ответы, счастлив тот, кто не задавал вопросов. Покуда я не брал в привычку что-то искать, анализировать и разбирать на детали, я еще мог называться нормальным человеком. Однако теперь у меня не было обратного пути. У меня был шанс забыть воспоминания, связанные с тобой, Марта, сразу после нашего расставания. Но забыть долгие и мучительные измышления над этими воспоминаниями, через которые я прошел за последние три месяца, оказалось выше моих сил.

Потому я снова и снова рисовал в уме твой маршрут.

И каждый раз я мысленно пытался остановить тебя: «Не ходи туда. Не ходи. Не ходи…»

Возможно, даже пробормотал что-то подобное вслух, потому что меня укачало на неровной трассе и ломаной шаткой подвеске пикапа. Я задремал под монотонный бубнеж регги, а разбудила меня уже Пенни, когда мы доехали до склада торговца, который купил себе большую часть батата.

Я и Сэм перетаскали ящики, после чего Сэм отлучился на некоторое время.

Я подошел к Пенни:

— Почему ты сказала Сэму, что я уезжаю?

Она сидела на автомобильном колесе, не поднимая на меня глаз, глядела в землю.

— Пенни?..

Она молчала и морщила нос словно барсук.

— Пенни, ты бы хотела, чтобы я уехал?

Пенни обняла себя руками как при морозе и энергично потерла плечи:

— Я подумала, ты не поедешь собирать батат.

— И поэтому сказала Сэму, чтобы он не рассчитывал на мою помощь?

Она кивнула утвердительно. Я вздохнул. При этом я улыбался, но не от смеха, а скорее от недоумения.

— Пенни, — сказал я, — если я соберусь уезжать, я скажу об этом Сэму и тебе. Я обещаю, что не пропаду без вести.

Тут я заметил, что Пенни едва сдерживается, чтобы не заплакать.

— Когда ты уезжаешь? — запинаясь, спросила она.

— Я не знаю… я… Пенни! Господи боже! Ну, что с тобой?

Вернулся Сэм и не дал нам договорить.

Увидев Пенни в слезах, он покачал головой, заворчал и толкнул меня в спину к кабине, хотя я собирался ехать в кузове вместе с Пенни — там было свежее и к тому же менее слышно, как Сэм подпевает песням из приемника. Но, похоже, его жест был вполне определенной направленности, и я подчинился.

Сэм подвез меня к перекрестку, от которого одна из дорог уходила на мою улицу, а сам покатил вместе с Пенни дальше по побережью к кафе. Я стоял у размыленной обочины, по которой тек грязевой ручей, смотрел им вслед и чувствовал, будто бы сегодня меня изгнали из свойского круга последние близкие люди.