Онлайн книга «Рипсимиянки»
|
– Рипсимии среди них нет, но в то же время она, кажется, везде. Она и в них. Убей этих… рипсимиянок, избавь их от тяжести муки находиться здесь. В конце коридора висел портрет Тиридата: армянин прятал за равнодушной улыбкой коварство, упрямство и жажду к абсолютной власти, об этом также говорил острый, как конец стрелы, подбородок. Каким он был, прежде чем стать правителем? Малышом, сосущим грудь кормилицы, слабым ребёнком, спасённым однажды от убийства, или кричащим, неугомонным, хитроумным, мстительным? Его чтили за многочисленные победы в войнах, боялись за истребление христиан, любили за крепкие руки, в которых держал Армению, и ненавидели, когда царская свита позволяла себе больше, чем он сам, угнетая простых жителей всего лишь за неприветливый взгляд. *** Канаты натёрли тонкие запястья дев, оставляли красные, будто зарево, полосы на нежной коже. Лязганье остро наточенных мечей резало слух двенадцати палачам, выбранных Мелкумом, которые то хмурились, то щурились, то корчили противные мины. Казалось, что всё сошло с ума, всё плакало и даже неподвижные Масис и Сис рыдали крупными слезами – камнями, срывающимися вниз с обрывов и утёсов; с верхушек стекала талая вода, и земля жадно открывала невидимые уста и пила прохладную влагу. Горлицы, чувствуя беду, били крыльями, стараясь улететь далеко-далеко от крови, которая разольётся по всей Армении. Чем больше царь убивал христиан, тем больше их вырастало и тем больше он разочаровывал государство, истощал его бесконечными казнями, темницами, нападениями; падение скота, болезни, бунты, бедность не заботили правителя так сильно, как Рипсимия. Люди суетились, топтались на площади перед дворцом, ютились на малюсеньких лоскутках земли, чтобы увидеть казнь молодых дев, чужеземок; зеваки толкались, уступали или не уступали друг другу место в первых рядах, и когда кто-то из царской свиты выходил из дворца, они хлопали, свистели или кричали с расспросами: «Ну когда?», «Когда?», на что им показывали рукой, мол, подождите, сейчас начнётся ваша любимая сцена. Чем громче кричала толпа, тем тише звучала предсмертная молитва Христу. – Мы чужды этим людям, владыкам – и нам здесь всё чужое, только небо одно на всех, – шёпотом пролепетала Рипсимия. У неё была сила, которую невозможно было ничем убить: её не сделали рабыней, не бросили в темницу, не использовали и не выбросили, не сделали второй, третьей, десятой женой императора и царя. Она вознеслась над всеми, она выиграла бой, из которого выйдет мёртвой – ну и пусть. Зато в ней сила – сила веры! Девы дрожали, словно осенние листы на ветру, словно слеза, которая вот-вот скатится вниз и навсегда разобьётся. Левую руку Гаянии, которая стояла первой в шеренге идущих на смерть, привязали к правой руке Рипсимии – и так проделывали с каждой девой, создавая живую цепь, разорвать которую сможет лишь убиение тела, но не души, нет. Она будет жить вечно: в глазах того, кто тебя любит, в первом вздохе, в молоке матери и в её детях, в молитвах верующих, в раскаявшемся убийце, в том, кто отдаёт себя людям. Христианки брыкались, вырывали руки из пут, чтобы помочь друг другу выбраться или хотя бы прикрыть собой сестёр – пусть не по крови, но по жизни. – Человеком мало родиться – им нужно стать, – Рипсимия обняла Гаянию в последний раз крепко-крепко, так, что рёбра заболели. |