Книга Грабитель с детским зонтиком, страница 123 – Арм Коста

Маша, как велел ей Сергей, сумела собраться с мыслями, сосредоточиться не на горе, а на борьбе за жизнь родных ей людей. Она не требовала к себе ни сочувствия, ни понимания со стороны окружающих. Лишь посматривала на калитку – не откроется ли она и не появится ли в ней мужчина, обещавший сделать всё возможное, чтобы спасти Феликса и Николая. Несмотря на нервозность и отчаяние, покорно ждала вестей от Сергея Доряна.

В редакцию его газеты ранним утром позвонил Председатель Верховного Совета Армянской ССР.

– Пришёл ответ, – послышалось в телефонной трубке. – Только прошу вас – не говорите пока никому о том, что я вам скажу.

«Ну слава Богу!» – подумал про себя журналист, после того как Председатель Верховного Совета представился. – «Слава Богу, вы позвонили!» – Наша просьба удовлетворена? – спросил Дорян.

– Подождите секунду…

– Нет?

В голосе Председателя, лишённом энтузиазма, Сергей услышал раскаяние и просьбу понять его правильно.

– Ситуация сложилась так, как сложилась, товарищ Дорян. Я уже не могу её изменить, увы. Сегодня утром пришло письмо из Президиума Верховного Совета СССР касаемо дела Феликса и Николая Калачан: ваше прошение о помиловании братьев рассматривалось не только Ереваном, но и Москвой, и оно удовлетворено.

Сергей Дорян не знал, что и сказать.

– То есть братья помилованы? Их не расстреляют? – переспросил журналист, не веря услышанному.

– Помилованы, товарищ Дорян, но… начальник тюрьмы, в которой пребывали Калачаны, сказал мне, что прошлой и этой ночью, один за другим они были расстреляны. Я знаю, товарищ Дорян, что это чудовищная шутка… ошибка.

Председатель не стал продолжать разговор: все самые страшные фразы уже были сказаны.

Последнее, о чём попросил публицист Рубена Рштуни, – разрешить ему забрать то самое письмо-решение Верховного Совета СССР и передать его супруге покойного. Рштуни безотлагательно согласился.

Почти полдня Сергей Дорян просидел в ступоре: из головы всё не шло услышанное.

«Помилованы, но расстреляны».

Прежде чем мчать сломя голову в Ленинакан к вдове Феликса Калачана, он подбирал слова: понять бы самому, как объяснить произошедшее. У него, у журналиста, в запасе фраз и предложений хоть отбавляй, а нужных, важных, утешительных, правдивых – недостаточно.

Знала бы Маша, какое горе её ждёт.

99. Дом Феликса, Ленинакан, ранний вечер, 11 сентября 1978 г.

– Мария, – журналист сделал глубокий вдох, задержав воздух в лёгких, – я приехал к вам с письмом. Вы хотели услышать от меня хорошие новости…

Сергей Дорян не успел договорить до конца. Маша выхватила из его рук белый конверт с печатью.

Она села в кресло и начала читать. На лице вдруг возникла улыбка, но ком в горле и головная боль почему-то не проходили. Маша нервничала. Её глаза прилипли к строкам, она жадно вчитывалась в каждое слово, понимая, что счастье есть и чудо свершилось.

– Помилованы… – прошептала она.

Внезапно её глаза наполнились слезами, а скулы свело судорогой, как только она взглянула на человека, стоящего перед ней. Она понимала, почему журналист опустил голову и устремил взгляд в пол. Что-то не так.

– Я безумно боюсь произносить эти слова, но Феликса и Николая расстреляли, и только после их казни пришло письмо о помиловании. Оно опоздало всего на один день, Мария. Ровно на один день.