Книга Грабитель с детским зонтиком, страница 124 – Арм Коста

Да, ей было тяжело. Она возлагала надежду на единственного неравнодушного к её горю человека, и он сдержал своё слово – ей не в чем его упрекать. Прижав к себе письмо, Маша разрыдалась. Как ей смириться с такой нелепостью? Как и кого ей просить вернуть Феликса? Злой рок навис над её мужем. Уже покойным.

Появление Доряна было лучиком солнца в её хмуром дворе. А теперь он открыл ей самое страшное, то, чего она боялась изо дня в день.

– Кажется, я схожу с ума, – слабо улыбнулась Маша. – Как же быть? Что мне с этим делать? – она теребила письмо, махала им в разные стороны. – Что же выходит? Его помиловали, но жизнь всё равно забрали? За что с ним так? За что со мной так? Господи, один день… Один проклятый день…

– Время очень несправедливо. Теперь вы будете спать спокойно: ваш муж помилован.

– Помилован, – дрожащим голосом повторила Маша.

Она, полностью отчаявшись, откинулась на спинку кресла.

Публицист молчал, словно немой. Как помочь этой несчастной в её горе?

– Простите меня, что так всё вышло, – Сергей Дорян направился к выходу. – Я прошу вас, найдите в себе силы держаться ради самой себя и ваших дочерей. Ваш муж жив, и он рядом с вами до тех пор, пока вы о нём помните.

Маша закрыла глаза, а когда их открыла – Сергея не было. У ног её лежал уже подросший щенок – любопытный друг её покойного мужа. Пёс лизал ей руки: пушистый и дружелюбный хитрец пробрался в дом.

Девочки вбежали в комнату и принялись обнимать маму: они не знали, отчего её щёки мокры, а губы крепко сжаты.

На улице начался дождь. Дети вышли во двор, рассматривали капли воды, стоя под зонтом с Винни Пухом, на котором ещё остались прикосновения их отца.

100. Квартира Любови Акимовой, Москва, вечер, 6 октября 1978 г.

Люба медленно и устало поднималась по старым ступенькам: их, как и её, потрепало время. Девушка шла тяжело, укутанная в шаль горя и печали, она на несколько секунд задерживалась на лестничных площадках, затем, хныча и всхлипывая, как обиженный ребёнок, продолжала подниматься. В руке балерина держала письмо – в нём Николай излил свои мысли и чувства перед казнью. Но Любе было страшно читать послание, в строке «От кого» не было ни фамилии, ни имени, лишь пометка «Тюрьма номер… г. Ереван. Армянская ССР».

Внутри неё бился крик, ей хотелось дать волю чувствам, но она сдержалась. Тишина пустого подъезда ползла за ней по пятам. Люба открыла дверь и, не снимая обуви, отправилась в спальню. Она вытащила из шкафа рубашку Николая – та ещё хранила запах его тела и одеколона. Люба положила её на колени и открыла конверт.

«Здравствуй, моя Люба. Моя дорогая бедная Любочка. Я думаю о тебе сейчас, стоя на краю обрыва, с которого меня вот-вот столкнут тюремщики и палач. Знаю, ты любишь меня и, получив весть о моей смерти, будешь ещё долго горевать. Но лучше ты узнаешь о моей кончине сейчас – от меня, а не от чужих людей, которые больно тебя ранят. Соболезную твоей утрате, но очень тебя прошу – не тоскуй по мне долго и не плачь по ночам: ложись спать с хорошими мыслями обо мне, о нас, несмотря на то, какой я был сволочью по отношению к тебе. Сохрани меня в своём сердце и сбереги те сокровенные моменты, которые случались с нами. И ещё раз прошу тебя – не держи на меня зла. Прости меня за всё, пожалуйста. Я совершенно разбит, и мне очень стыдно, что я так и не пригласил тебя на свидание: с цветами, в твоём любимом ресторане, с красивым медленным танцем и с романтической прогулкой домой под светом уличных фонарей. До конца сегодняшнего дня я не знал, что чувствую к тебе: мне казалось, что ты – самая обыкновенная москвичка среди сотен, тысяч женщин вокруг меня. Но сегодня, сейчас, я пишу тебе и понимаю, что лучше тебя в моей жизни никого не было, нет и, конечно, уже не будет. Знаешь, моя маленькая девочка, я всё отдал бы за ещё одно посещение театра, того, где ты выступала. Я гулял бы с тобой по парку каждый день и покупал бы тебе твоё любимое мороженое – лишь бы ты улыбалась. А в московские ночи, замерзая от прохлады, прижималась бы ко мне ближе или просила бы мой пиджак. Это всё стоит жизни, и это всё стоит смерти. Я питаю к тебе нежность, Люба. Я влюблён в тебя. И я тебя люблю. Если бы я когда-нибудь захотел детей… Я желал бы, чтобы их мамой стала ты. Ты была бы лучшей матерью на свете, а я… Всё таким же безалаберным и ветреным, несерьёзным отцом. Я никогда не знал счастья и радости, тепла семейного очага, я не был любим до тех пор, пока не встретил тебя – тёплую, родную, заботливую и временами капризную девочку. Знай: где бы я ни оказался – в аду или раю – я всегда буду тебя любить. Я больше не боюсь этого слова, я больше не скрываю этого чувства».