Книга Волчье кладбище, страница 76 – Тони Бранто

Питер светился, как прежде. Чего грустить? Он с Тео одну трубку не курил. И я не курил. Я вдруг понял, что Питер, скорее всего, вырастет в такого же радостного Лемертона, если преуспеет в жизни.

Поттегрю подал знак, и мы приступили к действию. На сцене мне казалось, что глупее я не выглядел ни разу в жизни. И пьеса была бессмысленной. Ничему не учившей. Хотя нет, она как раз словно кричала: не учите других, как жить, не лезьте со своей верой к людям и останетесь в живых, если повезёт. В конце Питера привязали-таки к обрубку шекспировской колонны и запустили в него десяток стрел на присосках. Большая часть из них просто поцеловала Питера и отскочила.

– Присоски нужно смочить, а так гениальнее я ничего в этой жизни не видел! – заверил нас мистер Лемертон, обаятельно смеясь в густую чёрную бороду.

Он прошёлся по сцене и пожал каждому руку. Какое дело ему до убийства, если они каждый день, как он выразился, происходят. А вот заставить людей улыбаться в такое смутное время – это не каждому по силам. Какие же мы молодцы!

– Запомни, парень, чем громче стонать будешь, когда в тебя стрелы попадают, тем больше моё начальство субсидий выделит. Актёрское мастерство нас в былые времена выручало. Когда мы возвращались живыми, нам и хотелось только, чтоб жизнь эту видеть в красках, в смехе, в танцах. Хлеба с кровью мы с лихвой наедались в баталиях. Общество напрасно лицедеев во второй сорт запихнуть пытается. Они нам жизни скрашивают. Молодец ты, парень!

Лемертон ещё раз горячо пожал руку Питеру. Кажись, грант в кармане у Кочински.

Мы с Адамом присели на край сцены. Понемногу народ, переодевшись, расходился.

– Питер хорош, – заметил я.

– Мы ему только мешаем, – сказал Адам.

– Мне нравится, какая из Питера прима получается.

– Намного лучше, чем из Тео.

Конечно лучше. Несравнимо. И Джо лучше. И Робин. Все, в общем-то, лучше, чем Тео. Только сам Тео был с этим не согласен. А может, и согласен, а его выкрутасы были всего лишь защитной реакцией, как у ребёнка.

По выходе из актового зала Гарри пнул топавшего впереди Мэтью. Тот упал, с поросячьих щёк слетели очки. Гарри на них наступил. Мэтью сидел неподвижно, боясь удара верзилы, но обошлось.

Мэтью дали роль императора. Хоть на сцене его поросячье величество приобрело вес в обществе.

Всё-таки был кое-кто хуже Тео. Тот по натуре пакостил. Но что делал Гарри? Копировал Тео. Без таланта. Без азарта. Без стиля. Глупость и слепота опаснее зла бывают, дед говорил. А Гарри ещё и выглядел, как мешок с дерьмом. Нельзя описать его более привлекательными словами.

После ужина мы до полуночи сидели за учебниками. До завтра нужно было эссе на латинском изобразить. Обычно я неплохо справлялся с писаниной. Препод сказал, у меня неплохие сравнения попадаются. Однако в этот раз не клеилось что-то. Тема была странная. Описать какое-то своё потрясение и использовать как можно больше сравнений и прилагательных. Разумеется, на латыни. Для сочинения тема убийства сама шла на ум, но я не настолько бесноватый, чтобы таким порочным путём идти.

– Может, самим спросить Дарта, зачем он в сторожку сворачивал?

– Это будет последнее, на что он нам ответит, – сказал Адам.

Что он там описывал, какое потрясение, ума не приложу. Чем можно потрясти Адама? Всё равно что заставить воду бояться льда. Вспомнилась ночная гостья. А что ещё я им предложить могу? Не сказали же, что потрясение должно быть только неприятным.