Книга Бестолочь, страница 30 – Патриция Хайсмит

Уолтер нетерпеливо поднялся и выключил радио. Он знал, что мать у нее не в лучшем состоянии, перенесла два инсульта. Как может Клара быть такой безжалостной к чужим слабостям, удивился он, после того как сама побывала в гостях у смерти всего двенадцать дней тому назад?

— Мама, я тебе напишу. Ты бы посчитала, во сколько тебе обходятся эти разговоры… Да, мама, обещаю, прямо сейчас.

Уолтеру вдруг вспомнились тюльпановые луковицы, которые привезла Элли.

Клара со вздохом повернулась к нему:

— Нет, на нее решительно не наберешься терпения.

— Как я понял, ты не поедешь?

— Разумеется, нет.

— А знаешь, по-моему, месяц отдыха у матери пошел бы тебе на пользу. Если, конечно, ты все из головы выбросишь и не станешь…

— Ты же знаешь, что я терпеть не могу общества матушки.

Уолтер не стал настаивать. Он стремился обходить темы, которые ее раздражали, а эта, несомненно, относилась к их числу.

— Да, а куда подевались тюльпанные луковицы? Разве Клавдия тебе их не приносила? Я ее просил.

— Я их выкинула, — бросила Клара, устраиваясь на диване и беря в руки книгу, от которой ее оторвали. Она с вызовом посмотрела на Уолтера.

— В этом была какая-то необходимость? — спросил Уолтер. — Зачем срывать злость на дюжине ни в чем не повинных луковиц?

— А я не желаю, чтобы наш сад украшали ее цветы.

Он неожиданно вышел из себя:

— Клара, ты поступила глупо и по-мелочному!

— Если нам понадобятся тюльпаны, мы и сами купим себе луковицы, — возразила Клара. — Так вот зачем ты спроваживаешь меня в Гаррисберг! Чтобы я не мешала тебе порезвиться на воле.

Никогда еще Уолтер так не хотел закатить ей оплеуху. Он с трудом сдержался и сказал:

— Твои слова отвратительны. И унизительны.

— Уезжай к ней. Позвони ей вечером и отправляйся. Ты, должно быть, соскучился — столько времени не встречались.

Уолтер шагнул к Кларе и схватил ее за запястье.

— Может, перестанешь, а? Ты в истерике!

— Убери руку!

Он убрал, она потерла запястье.

— Прости, — сказал он. — Порой мне начинает казаться, что хорошая оплеуха привела бы тебя в норму.

— Шоковая терапия, — съязвила она. — Я-то в своем уме, как тебе прекрасно известно. Почему ты не хочешь признаться, Уолтер? Ты ведь спал с этой девушкой, пока я была в больнице, скажешь нет?

Уолтер хотел возразить, но махнул рукой и вышел. Он отправился на кухню, на ходу расстегивая рубашку. В полусвете, что проникал из гостиной, он все с себя снял, кроме белья, и принялся облачаться в старую одежду, что висела в кухонном чулане за вениками и тряпьем. Он надел старые парусиновые брюки, старую рубашку и свитер — одежду для работы по дому. Извлек из-под швабры теннисные туфли. Вышел из дома и сел в машину.

Он поехал в сторону Бенедикта. Он весь дрожал, главным образом от переутомления. С того самого воскресного вечера, когда она это выкинула, нервы у него были напряжены до предела; теперь она снова на ногах, но лучше не стало. А он, дурак, еще надеялся, что они могут начать все сначала!

«Таверну трех братьев» он обогнул стороной. Ему хотелось отыскать бар, куда он еще не заглядывал. Не доезжая Хантингтона, он заприметил у дороги именно то, что требовалось.

Подойдя к стойке, Уолтер заказал двойную порцию разбавленного виски. Он обвел взглядом помещение, изучая публику: двое мужчин, по виду — водители грузовиков; безвкусно одетая дамочка читает журнал, перед ней — рюмка с мятным ликером премерзкого цвета; заурядная супружеская пара средних лет — оба уже под мухой и переругиваются. Уолтер закрыл глаза и принялся вслушиваться в бессмысленные слова песенки, раздававшейся из музыкального автомата. Он хотел забыться, не помнить ни кто он, ни о чем думал весь вечер. Сидя на стуле перед стойкой, он опустил взгляд, увидел, что одна пуговица на его парусиновых брюках расстегнута, небрежным движением исправил упущение, встал и оперся на стойку. Перебранка между супругами усилилась, теперь их голоса вклинивались в музыку.