Книга Превращения Арсена Люпена, страница 140 – Морис Леблан

– А сумочка?

– Она носила ее под одеждой и привязывала ремешком. А теперь она здесь, – горделиво произнес Марескаль, похлопав себя по поясу. – У меня достало времени лишь бегло просмотреть ее содержимое и увидеть неоспоримую улику, а именно – план виллы Б., где англичанка собственноручно написала синим карандашом дату: двадцать восьмое апреля. Двадцать восьмое апреля у нас послезавтра, и это среда.

Рауль ощутил разочарование. Его хорошенькая попутчица на один вечер – и вдруг воровка! Недовольство его усугублялось тем, что он не мог опровергнуть обвинение, подтверждавшееся столькими мелочами и, в частности, объяснявшее ясновидение англичанки во всем, что касалось его собственной особы. Будучи участницей международной банды грабителей, она, конечно, знала множество признаков и примет, которые помогли ей понять, что под обличьем Рауля де Лимези скрывается Арсен Люпен.

И разве нельзя поверить, что в минуту смерти ее слова – произнесенные с великим трудом признания и просьбы – адресовались именно Люпену: «Заберите бумаги… Пусть мой отец ничего не узнает…»

– Значит, господин комиссар, благородное семейство Бейкфилд считает ее своим позором?

– Ну, тут уж ничего не поделаешь! – вздохнул Марескаль.

– Вы не находите, что это очень печально? – продолжал Рауль. – Равно как и мысль выдать в руки правосудия молодую женщину, которая недавно сумела убежать от нас? Ведь она совсем юная, не так ли?

– Совсем юная и очень хорошенькая.

– И даже несмотря на это?..

– Месье, несмотря ни на что, несмотря на все возможные соображения, ничто и никогда не помешает мне исполнить свой долг.

Он произнес эти слова как человек, явно надеющийся быть вознагражденным за свои заслуги и вместе с тем стремящийся показать, что над всеми его чувствами довлеет профессиональный долг.

– Хорошо сказано, господин комиссар, – одобрил Рауль, сделав вывод, что Марескаль, похоже, путал чувство долга с иными чувствами – такими, как злопамятство и честолюбие.

Марескаль нацарапал что-то в маленькой записной книжке, взглянул на часы и, увидев, что у него достаточно времени для отдыха перед приездом чиновников из прокуратуры, закрыл глаза. Книжечка упала к нему на колени. Господин комиссар сдался сну.

Сидевший напротив Рауль несколько минут созерцал его. Со времени их встречи в поезде его память постепенно воскресила кое-какие эпизоды из прошлого, связанные с Марескалем. Он вспомнил интригана-полицейского, а точнее – состоятельного дилетанта, поступившего в полицию не столько из склонности и удовольствия, сколько по причине возможности послужить собственным интересам и страстям. Рауль хорошо помнил, что тот тип был богат и без излишней щепетильности ухлестывал за женщинами, а они при случае помогали ему быстро делать карьеру. Разве не ходил слушок, будто он бывает в доме самого министра, а супруга министра причастна к некоторым его незаслуженным повышениям?..

Взяв записную книжечку, Рауль открыл ее и написал:

Результаты наблюдения за Родольфом Марескалем.

Выдающийся полицейский. Инициативный и проницательный. Но слишком болтлив. Доверяется первому встречному, не спросив его имени, не проверив состояния его ботинок и даже не всмотревшись толком в его физиономию.

Довольно плохо воспитан. Встретив у выхода из кондитерской на бульваре Османа известную ему молоденькую особу, пристает к ней, пытаясь завязать разговор, хотя она этого не желает. А когда спустя несколько часов находит ее переодетой в явно чужое, запятнанное кровью платье и под конвоем жандармов, то не удосуживается убедиться, исправен ли дверной замок и не сидит ли на корточках за почтовыми посылками тот, кого он оставил спать в купе поезда.