Книга Превращения Арсена Люпена, страница 271 – Морис Леблан

И он прикрыл за собой дверь…

Картина этой драмы – воображаемой или восстановленной – была настолько правдоподобной, что зрители затаили дыхание. Трое остальных игроков взволнованно ждали развязки, не спуская глаз с этой закрытой двери, за которой повторялась сцена, произошедшая в тот трагический вечер, – как будто сейчас там находились не Барнетт и Бешу, игравшие роли убийцы и жертвы, а реальные участники – Максим Тюилье и Поль Эрстен.

Прошло несколько долгих томительных минут, и «убийца» – можно ли назвать его иначе? – вернулся в комнату. Шатаясь, глядя в пустоту, он повернулся к своим друзьям. В руках он держал четыре пачки банкнот, которые сначала бросил на стол, а потом принялся распихивать по карманам троих игроков со словами:

– Я объяснился с Полем Эрстеном, и он поручил мне вернуть вам эти деньги.

Он не желает их брать. Пойдемте отсюда.

Максим Тюилье – подлинный Максим Тюилье – стоял в четырех шагах от него, бледный, с искаженным лицом, судорожно вцепившись в спинку стула.

Джим Барнетт сказал ему: «Все именно так и было, верно, господин Тюилье? Мы неплохо разыграли эту сцену, не правда ли? И я довольно точно восстановил подробности преступления… вашего преступления!»

Казалось, Максим Тюилье не слышит его. Понурившись, уронив руки, он стоял, как шаткий манекен; казалось, дунь на него – и упадет. Внезапно он закачался, точно пьяный, колени его подогнулись, и он рухнул на стул.

Одним прыжком Джим Барнетт бросился к нему и схватил за шиворот:

– Вы признаётесь? Впрочем, это уже лишнее, у меня есть твердые доказательства. Например, удар кастетом – я уже знаю, что вы постоянно носили его с собой. Кроме того, проигрыш грозил вам полным крахом. Да-да, мое расследование выявило, что дела у вас шли крайне скверно. В конце месяца ваша касса была пуста. Вам грозило разорение. И вот тогда… тогда вы и решились нанести удар, а потом, не зная, где спрятать орудие убийства, перебрались на соседний балкон и засунули его в цветочный ящик.

Барнетт старался напрасно: Максим Тюилье и не думал сопротивляться. Подавленный своим преступлением, слишком тяжким для него, терзавшим его рассудок все прошедшие дни, он бессвязно бормотал страшные слова признания, больше похожего на бред умирающего.

А в помещении стоял гомон. Следователь, нагнувшись к обвиняемому, записывал его сбивчивую исповедь. Отец Поля Эрстена рвался к убийце, грозя задушить. Инженер Фужере что-то яростно выкрикивал. Но громче всех бушевали друзья Максима Тюилье, особенно один из них, самый старший и самый почтенный, – Альфред Овар, осыпавший его проклятиями:

– Жалкий негодяй! Ты убедил нас в том, что этот несчастный вернул нам проигрыш, а сам убил его и взял деньги!..

И он швырнул пачку банкнот в лицо Максиму Тюилье. Двое других его партнеров, также возмущенные до глубины души, гневно топтали купюры, внушавшие им ужас.

Мало-помалу в комнате восстановилось спокойствие. Максима Тюилье, стонущего, в полуобмороке, увели в соседнюю комнату. Инспектор собрал разбросанные деньги и передал их следователям. Те попросили удалиться супругов Фужере и отца Поля Эрстена. Затем они поздравили с успехом Джима Барнетта, расхвалив его за проницательность.

– Преступление Максима Тюилье, – сказал Барнетт, – можно было бы расценивать как часть банальной драмы. Однако особенность этой драмы состоит в том, что она глубоко таинственна и берет свои истоки совсем в другом деле. И хотя это меня уже не касается, но все же, если мне будет позволено…