Книга Красная лилия, страница 56 – Ян Мортенсон

Калле взял последнюю сосиску, протянул ее мне, вопросительно взглянув, но я покачал головой. Тогда он медленно выдавил красный кетчуп из белого пластикового мешочка и задумчиво размазал его поверх коричнево-желтой горчицы. Затем откусил с одного конца. Быстро, как гильотина, ударили его зубы по беззащитной жертве.

— Значит, для себя ты решил, — сказал он невнятно с полным ртом, набитым сосиской с хлебом. — Нашел свою Лукрецию Борджиа в Тиведене. Молодую, отвергнутую девушку, убившую седовласого любовника цианистым калием и потом лишившую себя жизни из-за угрызений совести.

— Наверное, мне не надо было выражаться так точно, но в этом что-то есть, не так ли?

— Что касается криминальных страстей — то это не совсем по моей части. Меня больше интересуют, как я уже говорил, кухонные ножи и оленьи штуцеры. И совсем мало — страсти и яд. Но никогда нельзя говорить «никогда». Если же исходить из того, что она совершила самоубийство, то это интересная теория.

— Но не забудь, что исчезла рукопись, — вставил я. — Сесилия знала, где она находилась, и должна была знать больше о ее содержании, чем рассказывала. Не забудь, что она была уверена, говоря мне, что Густав был убит совсем не из-за мемуаров.

Зазвонил телефон. Калле взял серую трубку веснушчатой рукой, светлый пушок на тыльной стороне которой производил впечатление, что это была лохматая лапа.

Он внимательно слушал, что-то записывал, время от времени вставлял короткие вопросы. Потом положил трубку и странно посмотрел на меня.

— Ну?

— Звонили из лаборатории. Там изучили анализ вскрытия, бутылку и рюмку Сесилии. То же, что выпил Густав. И из той же бутылки. С одной разницей, — он наклонился через стол. — Доза, убившая Сесилию, во много раз сильнее, чем та, которой убит Густав!

— Ну и что странного? Она выпила больше литра?

— Ты не совсем понимаешь, о чем я говорю, — терпеливо разъяснил он. — Они в лаборатории выяснили, что тот ликер, который пили Густав и Сесилия, был из одной и той же бутылки. А вот концентрация кислоты на единицу измерения гораздо сильнее у Сесилии, чем у него.

— Независимо от того, сколько они выпили?

Он кивнул:

— Точно. Литр или сто граммов, — никакой роли не играет. Она влила в себя тот же ликер, но другого состава. Хотя это не так уж важно. А может быть, допущена ошибка. Они собираются сделать анализ еще раз.

— Это же подтверждает теорию самоубийства.

— Вот именно. И теорию убийства.

— Как так?

Его пальцы нетерпеливо отбивали барабанную дробь по столу.

— Ты же понимаешь. Когда они нашли Густава в беседке, бутылки не было. Только рюмка. А теперь она стояла на столе Сесилии.

— Значит, это она забрала ее?

— А кто же еще?

— Но там стояли и кофейные чашки. Вы нашли отпечатки пальцев?

Он покачал головой.

— Нет. Держат-то за ручку. А на ней ничего не остается.

Снова зазвонил телефон. Калле внимательно слушал. Потом закрыл рукой трубку и прошептал: «СЭПО», кивнув на дверь.

Я понял, что не должен мешать. Не торопясь, я собрал остатки спартанского ланча. Взял салфетки, пустые упаковки от горчицы и кетчупа и бросил их в корзинку для бумаг поверх пластикового корытца с остатками картофельного пюре. Больше никаких причин для оттяжек не оставалось, только хрюканье Калле в трубку. Он вновь посмотрел на меня, на этот раз более требовательно, и я ушел. Действительно, не надо мешать!