Книга Красная лилия, страница 66 – Ян Мортенсон

— Кто другой?

— Кто-нибудь из его друзей. С ними ты встречался. А может, и еще кто-нибудь.

— Ты считаешь, что у них был повод убить Густава?

— Если бы ты только знал, — и теперь ее улыбка стала дружеской. — Среди тех, кто был на обеде у Халлингов, нет никого, кто не рад от души, — зло сказала она. — За исключением тебя и меня, конечно. Если бы ты только знал!

На этот раз хватит. Блаженна радость, что длится постоянно, но я не настолько богат, чтобы держать лавку на Чёпманнгатан и дальше закрытой. Надо ехать в Стокгольм, снять вывеску «Закрыто. Отпуск» и включаться в дела. Ведь в принципе я живу, не задумываясь о завтрашнем дне. Может, и не совсем так; я должен бы в удачные годы откладывать на черный день, равномерно распределять доходы, но ничего не поделаешь. В моей сфере, в сфере «культурного посредничества», как я обычно ее называю, можно неделями сидеть молча в пустой лавке, а потом вдруг, в один день, продать шкаф в стиле барокко и бюро в стиле рококо и «начесать» много прекрасных тысячных банкнот на еду, квартплату, налоги и прочие жизненные невзгоды. Но именно тогда не удается закрыть лавку надолго и обзавестись сетями в деревне в разгар рыбалки.

Я упаковал вещи, собрал книги и уложил их в пластиковые сумки. Убрался в избушке, вытащил все из холодильника и морозильника и даже разморозил этот белый шкаф на кухне. Навел чистоту за плитой, пропылесосил под кроватью, вытряс ковры и почувствовал себя примерным квартиросъемщиком. Налив кофе в термос и проверив, что все оконные задвижки в порядке, телевизионный шнур вынут из розетки и дверь заперта на два поворота, я сел в машину, пристегнул ремень и двинулся к дому, в Стокгольм, в его Старый город.

Обычно после отпуска я чувствую себя бодрым и отдохнувшим, полным радости предстоящей работы. Но на сей раз было иначе. Нет, это не значит, что я физически не отдохнул. Но я чувствовал раздражение, болезненное неудовольствие оттого, что с убийством Густава Нильманна — полная неясность, что я все еще не был уверен, действительно ли Сесилия Эн покончила с собой. Хотя это не мое дело. Я не полицейский. Ответственность несет Калле Асплюнд.

Проезжая через Аскерсунд, через опущенное стекло машины я услышал, как старичок на крыше отбил четыре удара на часах, салютуя мне на прощание. Потом я проехал Эребру. По левую руку впереди выросла Арбога, за ней вдали от бетонного канала автострады проглядывала Эскильстуна. Но я не обращал внимания на природу, не интересовался летним великолепием ландшафта средней Швеции. Я не мог отрешиться от мыслей о смерти Густава. И Сесилии — красивой, красивой Сесилии. Я встречался с ней всего пару раз, но она уже что-то значила для меня. И вот она мертва. Выжав газ до предела, я обогнал датский трейлер с загруженным до отказа прицепом. Зло сигналя, я вложил всю агрессию в гудок, когда он не прижался к обочине. Удивленное лицо шофера мелькнуло в зеркале заднего вида. Я увидел, как он выставил палец в мой адрес, и, возможно, поделом мне. Но мне надо было дать выход своему бессилию, почувствовать, что я владею ситуацией.

Когда адреналин вернулся к более нормальному уровню, я успокоился, вспомнил Уллу и наш с ней разговор после похорон. «Среди тех, кто был на обеде у Халлингов, сегодня нет никого, кто не рад от души», — сказала она. И звучало это, будто она действительно так думала.