Книга Красная лилия, страница 98 – Ян Мортенсон

— Когда я начинал службу юным фенриком, товарищи рассказывали мне о жизни в Вересковой пустоши, — сказал Габриель и уселся между мной и Бенгтом.

— В какой пустоши? — Бенгт с удивлением посмотрел на него.

— Молодой человек. Тебе еще очень многому надо учиться. Но это так современно. У молодых нет больше знаний. Но может, это и разумно, когда речь идет о журналистах. Так вот, во времена оно, в начале двадцатого века, когда процесс образования рекрутов был перенесен на особые тренировочные поля, Саннахед, Ревингехед и как их там еще называли, то офицеры обедали в специальных домах — кают-компаниях. Много пунша. Сигары. Играл оркестр. А шеф полка держал двор. Так вот, в моем полку один майор — да, он уже давно умер — всегда умудрялся организовать себе водочку до десяти, когда переставали разливать. Стаканчики он ставил за гардину на подоконнике, а потом весь вечер ходил и вливал в себя. Много лет спустя, когда мы перебрались в город в новые казармы, он по вечерам ходил, словно мятущийся дух, поднимал гардины и искал свои стаканчики. Но их, конечно, не было там. Условный рефлекс, переживший много десятилетий.

— Но здесь вам не надо искать за гардинами, — объявила Улла. — Все стоит на кухне. И никто не считает.

— Прекрасно, — заметил Ниссе Люндель. — Скажи только об этом Бритте. Она всегда считает мои стаканчики.

— Кстати, как поживает твоя кошечка, Юхан? — Барбру Халлинг наклонилась через стол. — Ты рассказывал о своей сиамочке. Что она делает сейчас одна дома?

— Спит, конечно. Говорят, хорошая совесть — лучшая подушка, но к ней это не относится. Она — закоренелый преступник, но спит как чурбан.

— Интересно, как это кошка может быть преступником? Она что, взломщик банков или убийца? — Барбру смолкла, закусила губу, посмотрела на Уллу. Но та ничего не слышала, а смеялась над чем-то, что сказал Йенс.

— Нет, но воришка и злодейка.

— Злодейка?

— Вот именно. Она не может жить без кардамонового печенья. Я сам пеку его и укладываю в жестяную коробочку с крышкой. Это старомодная коробка с защелкой. Но сегодня ей удалось открыть защелку и украсть одно печенье, а потом счавкать его под диваном. Сначала я не понял, куда делось печенье, потому что крышка опять закрылась. Но когда я обнаружил крошки на полу, до меня дошло. Но как она умеет стыдиться!

— Нет, пожалуй, надо еще взять, — Габриель Граншерна встал, взял тарелку, рюмку и направился в кухню. Я направился следом. Большой беспорядок царил не только в салатницах, вазах и блюдах.

Когда я вошел в кухню, Габриель уже успел пропустить еще один стаканчик. У него было красное лицо, и он натужно смеялся.

— Сегодня я выпью за подвиг, — сказал он, обращаясь ко мне.

— Да? За что же это? За поход через Стура Бэльт или за битву под Лютценом?

— Нет, за гражданскую смелость. Была бы на мне медаль, то черт бы меня побрал. А так придется довольствоваться речью.

— Ах вот как, — ответил я. — О чем же ты скажешь?

Габриель явно набрался, а в его возрасте нельзя принимать так много.

— Он был дьявольской свиньей, поделом ему.

Теперь я понимал еще меньше. Сначала медаль, потом такое разоблачение.

Он посмотрел на меня и увидел, что я не понимаю его.

— Густав конечно же, — нетерпеливо пояснил он. — Ты ведь понимаешь. Он получил, что заслужил, а сейчас я выпью за его убийцу.