Книга Воля владыки. В твоих руках, страница 16 – Рия Радовская

— Ты не пойдешь в казармы.

— Но…

— Ты вернешься в сераль. И сделаешь все, чтобы больше не вляпываться в такое дерьмо, идиотка. Смотри на меня. Смотри, — Схватил ее за подбородок, нависая над креслом. — Скажи, что хочешь сдохнуть в казармах на члене двадцатого за ночь кродаха. Скажи, и я отволоку тебя туда лично. Прямо сейчас.

— Я… — у нее тряслись губы, бледные, искусанные. — Нет.

— Тогда какого хрена ты разоралась сегодня? Отвечай, ну, — Сардар встряхнул ее за плечи. Еще и башкой обо что-нибудь приложил бы, если б думал, что поможет. Хесса дернулась, попыталась скинуть руки, как будто начала приходить в себя.

— Потому что ты взял не ту. Она хуже всех в этом блядском курятнике. Тупая, озабоченная, подлая, завистливая…

— Я знаю.

Хесса замерла, а потом снова задергалась, уперлась руками в плечи, отталкивая. Он перехватил запястья, наткнулся на что-то странное, зачем-то дернул широкий рукав и впился взглядом в знакомый браслет. Хотелось то ли заржать, то ли послать нахер всю эту долбаную поебень. Вместо этого спросил:

— Давно носишь?

Хесса не ответила, просто выдернула руку, и на этот раз Сардар ей позволил. Потому что и так знал ответ. Откуда? Хрен поймешь. Просто знал, что побрякушка тут вовсе не для сомнительной красоты, что ее прячут ото всех как самую важную в мире реликвию. Он выпрямился, отвернулся, прошел по ковру, с садистским удовольствием размяв сапогом попавшийся под ноги персик. Все катилось к хренам, в пропасть, в ебучую бездну, а он снова ничего не мог с этим поделать. И убежать без оглядки тоже не мог. Снова.

— Ты хотела ко мне вместо Наримы? Ты сама — хотела или нет?

— Да.

«Как на допросе, — подумал Сардар. — Как под пытками — с трудом, через боль, но честно. И делай с этой честностью что хочешь, господин первый советник. Хоть обожрись ею, хоть выплесни в сливную яму». Он терпеть не мог пыточные. Не наслаждался допросами, как тот же Фаиз, не умел и не мог плести паутину и терпеливо дожидаться, когда на очередном вопросе в нее попадется глупая муха. А вот честность он любил.

— Ты ненавидишь течку, ненавидишь кродахов, так какого хрена?

— Не тебя, — сказала Хесса, и, кажется, это стоило ей гораздо больших усилий, чем прошлое «да».

— И что теперь с этим делать? — спросил он. Не у Хессы даже, у себя самого.

— Не знаю. И мне плевать, ясно? Плевать. Но я хочу помочь.

— Как?

Сардар не ожидал от нее такой прыти. Только что сидела, пришибленная и потерянная, и уже прижималась — крепко, сильно, сначала со спины, потом перетекла вперед, вцепилась в рубашку, прямо как там — в серале.

— Что ты собирался делать с этой потаскухой? Сделал? Понравилось?

— Да ни хера я не сделал.

— Так давай.

— Что? Выебать тебя в глотку?

— Этого хочешь?

Тогда не учуял ни ревности, ни ярости, их не было и сейчас. Зато другое, то, что никак не мог распознать, проступало отчетливо, будто огненными письменами под веками. И не странно, что не учуял, потому что это было новое, настолько новое и пугающее, что хотелось взвыть, прямо как анха от тоски или страха, или как волк на луну.

— Нет, — сказал Сардар. — Нет, не этого.

— Я тоже.

— Ты не течешь. Это может быть…

— Заткнись, — Хесса рванула на нем рубашку, пропитавшуюся потом, чужими запахами и страхами, кровью владыки и кровью паскудного Кадорима, как будто отдирала от Сардара вчерашний день, с мясом и корнями. — Пожалуйста, блядь. Пожалуйста. Заткнись. Я теку даже от твоего проклятого имени. Как сучка. Как…