Книга Воля владыки. В твоих руках, страница 20 – Рия Радовская

В стране царила смута. Санар аль Даниф скончался, а его сына не хотели признать владыкой Имхары очень многие влиятельные семьи. Слишком молод, слишком мягок, позволяет себе слишком много вольностей. Обо всем этом анха узнала гораздо позже. Когда Асир аль Даниф, ради такого случая перестав быть мягким, все же отвоевал свое право наследника и вспомнил о странном деле, о благородной девушке, зверски убившей родного отца. Ему понадобилось два дня, чтобы выпустить ее из тюрьмы, два дня против двух лет. Такая малость. И еще не меньше месяца, чтобы заткнуть глотки недовольным.

Анха давно уже считала себя мертвой и похороненной. Она ни во что и никому не верила. Она не жила. Но потом, позже, поняла одну очень простую вещь — если тебе выпал шанс, один из тысячи, да что там, из бесконечности тысяч, ты воспользуешься им, потому что иначе и впрямь не достойна жизни. Анха прекратила бездельно валяться в кровати и надела это… — Лалия невесомо дотронулась до ошейника Лин, — потому что больше всего на свете ненавидела глупость и слабость.

Она помолчала, подняла с пола графин и сделала несколько неторопливых глотков.

— Ты спрашивала вчера, зачем я ввязалась в это безобразие с катанием по полу. Зачем подкинула дров в костер. Так вот, моя дорогая пришелица из другого мира. Я не знаю, как у вас, но здесь родиться анхой — значит сразу получить себе судьбу, расписанную с рождения и до смерти, небольшие вариации не в счет, они ничего не меняют. Твоя Хесса — идиотка, она боится не того, чего должна, не видит возможностей, с которыми ей повезло гораздо больше, чем остальным. Она не может держать себя в руках, она сгорит и сдохнет, уверенная, что права. И это для нее будет лучшим исходом, поверь мне. Если не остановится сейчас и не выберет, кем хочет быть — подзаборной потаскухой и подстилкой для стражи или собой, то завтра может стать уже поздно. И если она не поймет этого даже теперь, то я буду первой, кто посмеется над ее изувеченным трупом.

Если ты родилась слабой, нежной и беспомощной, ты можешь делать все что хочешь, это не исцелят никакие лекари. Но если ты другая, если в тебе есть хоть искра силы и самосознания, ты не имеешь права сдохнуть, как последняя дура, только потому что не смогла вовремя заткнуться. Анх считают слабыми и безумными не потому что кродахи — тупые звери, а потому что мы сами, сами даем им повод так считать.

Однажды я встретила человека, особенного человека, одного из немногих, кто услышал меня и разглядел за смазливым личиком больше, чем я собиралась показывать. Он не думал обо мне как о вещи, как о сосуде для его будущих детей. Он воспринимал меня человеком, личностью, и дал мне гораздо больше, чем я заслуживала. Я скорее перережу себе горло, чем предам его, и, не задумываясь, выпотрошу любого, кто посмеет это сделать. Не ради него, а ради себя, понимаешь?

Лин не сразу смогла ответить. Сама по себе история Лалии не слишком удивила, домашнее насилие — вещь пусть и не повсеместная, но все же достаточно обыденная для любого мира, и родители, которых стоило бы на выстрел не подпускать к собственным детям, тоже не так редки, как хотелось бы. Но Лалия… Лин будто увидела ее заново, впервые, всю целиком, с непомерной гордостью и смертельными шпильками в волосах, с ядовитым языком и слишком внимательным взглядом. Многое стало понятней, не все, но многое.