Книга Воля владыки. В твоих руках, страница 32 – Рия Радовская

Она отлепилась от стены и шагнула к двери.

— Стой.

Обернулась к Ладушу.

— Лин, давай договоримся. Лучше ты будешь чувствовать себя полной, круглой и какой угодно еще дурой передо мной, чем из-за собственной глупости навредишь себе. О картинках в твоей голове мне знать не обязательно, а вот то, что грудь ноет, нельзя назвать нормальным. Саад говорил, что так будет, и объяснил, почему. Ты слишком рано начала принимать эти ваши «подавители». Твое развитие как анхи — затормозилось где-то между подростком и девушкой. Теперь твое тело будет стремиться наверстать упущенное, стать таким, каким должно быть от природы. Возможно, ты не замечаешь, но сейчас твоя грудь немного больше, чем была, когда ты появилась у нас. Но изменения только начинаются. Этот процесс может быть нелегким. Не относись к нему легкомысленно.

— Вы вряд ли поверите, господин Ладуш, но легкомыслие мне вообще не свойственно. Профессору стоило рассказать все это мне, а не показывать сволочной характер и отыгрываться за порядок работы охранки. Да, я замечаю, что тело меняется. Смазку трудно было бы не заметить, — хотела пошутить, но вслед за словом «смазка» потянулась яркая, слишком яркая цепочка картин — утро перед праздником, разговор с Лалией, сам праздник… Владыка… Она замотала головой. — Перепады настроения тоже вроде из-за этого. Кажется. Простите.

— Перепады, слезы, вялость, томление и ожидание близости. Тяга к мужчинам.

— Честно говоря, лучше бы обошлось без томления и ожидания. Не сейчас.

— Это нормально. Не только для тебя, для всех анх перед течкой.

— Я не хочу. Все-таки жаль, что в вашем мире нет подавителей. Подставляться кому придется… да в бездну, — она выскочила, хотя Ладуш, кажется, хотел ответить. Но еще немного — и разрыдалась бы на его плече, и хорошо если только разрыдалась, а не завыла. Нет уж.

В конце концов, она не за этим приходила.

«Могу я хотя бы попросить прощения? — Не можешь».

«Не можешь». И какой тогда смысл во всем остальном?

Если бы не Исхири, полезла бы снова в окно. И пусть бы убил, плевать. Зато успела бы сказать все то, что уже невыносимо без толку прокручивать в голове.

Лин так и не заснула этой ночью. Плакала, закусив угол подушки, убеждала себя не делать глупостей — сколько можно, в самом деле? Твердила слова Ладуша: больше гуляй, подумай о здоровье, жди. Жди. Он сделает, что сможет. Иногда сон подбирался близко, совсем близко, но полностью отключиться не получалось. Больше было похоже на прострацию, чем на нормальный сон. И в голове крутился единственный вопрос: «Почему?»

А потом настало утро. И нужно было вставать, и постараться выглядеть если не «как обычно», то хотя бы «приемлемо». Что под злорадными взглядами Наримы было очень непросто. Хотя еще недавно Лин этих взглядов и не заметила бы, а если и заметила — что ей за дело до этой дуры? Теперь же… Именно Нариму она вспомнила в ссоре с владыкой, и оттого казалось — Нарима победила в каком-то безмолвном споре. В борьбе за второй шанс, может быть?

«Больше гуляй»… Лин гуляла — с утра и до вечера бесцельно бродила по саду, и ела в саду, подальше ото всех, и не забывала о лекарстве. Делала вид, что все в порядке. Уходила спать раньше других. А поутру снова шла гулять.

И не могла сказать, сколько дней прошло после разговора с Ладушем. Два, три? Или уже четыре? Ладуш, сталкиваясь с ней, молча проходил мимо, только окидывал пристальным взглядом. Сама Лин не замечала прочих. Ей было… пусто, пожалуй. Даже не тоска, для того, чтобы тосковать, нужно хоть что-то чувствовать. Но что может чувствовать человек, которому даже в праве извиниться отказано? Не говоря уж о перспективе секса с чужим, не нужным ей кродахом.