Книга Девушка из Монтаны, страница 5 – Грейс Ливингстон Хилл

– Я понял, но ты осталась совсем одна, – произнес он вкрадчиво, и ей стало страшно от этих слов. – Мне просто жалко тебя.

Он подошел ближе – лицо ее сохраняло холодное спокойствие. Она инстинктивно глянула на дверь кладовки, где лежал ремень брата с двумя пистолетами в кобуре.

– Вы очень добры, – сказала она, сделав над собой усилие, – но сейчас мне лучше побыть одной.

Как же трудно было ей говорить вот так ровно и отстраненно – больше всего на свете ей хотелось наброситься на него с проклятиями, но она просто смотрела в это лицо, лицо зла, и страх куда больший, чем страх смерти, подкрался к ней.

Ее мягкое достоинство только подхлестнуло его. Откуда она набралась этих царственных манер, она, рожденная в горной лачуге, выросшая в глуши? Почему ее произношение так отличалось от говора тех, кто ее окружал? Братец у нее был совсем не такой, мать была женщиной простой и тихой. Отца он не знал, потому что появился здесь недавно – скрывался в этом штате, поскольку был в розыске в другом. Человек с большим опытом, он дивился ее дикой, надменной красоте – и злорадствовал: ему нравилось думать, что она в его воле, что он может воспользоваться ее беззащитностью.

– Ничего хорошего в том, что ты совсем одна, нет, сама знаешь, и я пришел тебе на защиту. Кроме того, тебя нужно подбодрить, малышка. – Он придвинулся ближе. – Ты же знаешь, Бесс, ты мне нравишься, и я намерен позаботиться о тебе. Ты совсем одна, бедняжка!

Он стоял так близко, что она почувствовала на щеке его дыхание. Смертельно побледнев, она прямо смотрела на него. Неужели не найдется ничего на земле и в небесах, чтобы спасти ее? Мать! Отец! Брат! Никого не осталось! Ах! Если б она знала, что ссора, закончившаяся гибелью брата, вспыхнула из-за нее, возможно, гордость за брата умерила бы ее скорбь и отчаяние.

Глядя в зеленый огонь, полыхавший в его адском взоре, она собрала все свои юные силы и заставила себя хранить спокойствие. Она не отпрянула в ужасе от этого человека, а сделала лишь небольшой, спокойный шажок назад – так могла бы вести себя женщина много опытнее и получившая куда более светское воспитание.

– Напомню, – сказала она, – что мой покойный брат лежал вот здесь совсем недавно, – и она указала на середину комнаты. Это напоминание прозвучало будто обвинение стоявшему перед ней мужчине. Он отступил, как если бы в этот момент в комнату вошел шериф, непроизвольно глянул туда, где совсем недавно стоял гроб, нервно рассмеялся, затем снова собрался.

Девушка набралась смелости. Ей удалось сдержать его сейчас, но сможет ли она удерживать его и дальше?

– Подумайте сами! – сказала она. – Его только что похоронили, и разве можно говорить о любви в той же комнате, откуда вынесли его гроб? Пожалуйста, дайте мне побыть какое-то время одной. Я не могу сейчас ни говорить, ни думать. Вы же знаете, мертвых следует уважать, – она с мольбой смотрела на него: отчаяние придавало ее игре достоверность. Она словно пыталась усмирить льва или безумца.

Он был восхищен – ох, умна! Он уж было собрался возразить ей, высмеять ее, потому что вспомнил, какой взгляд был у ее брата за мгновение до того, как он выстрелил в него, однако в ее просьбе ему послышалось и обещание. Да, эта не из тех девиц, которых легко завоевать. Будет стоять на своем, и, может, даже и лучше дать ей время поупрямиться. Такая игра куда интереснее.