Книга Сон на яву, страница 43 – Рада Теплинская

- Мы безумно любили друг друга, – вздохнул он, и его голос наполнился воспоминаниями, словно он заново переживал те далёкие годы. - Мы были так молоды, полны надежд и дерзости, уверены, что сможем покорить весь мир. Нам с Сабиной тогда было примерно столько же лет, сколько сейчас тебе, мы были полны энергии и амбиций. Наши отцы даже слышать не хотели о нашем браке. Общественное мнение, предрассудки, гордость — целая стена встала между нами, сложенная из упрямства и нежелания идти на компромисс. Чтобы быть вместе, нам пришлось сбежать, отречься от устоев, пойти против воли родных и близких. Но, увы, семейная жизнь у нас не заладилась. Бурные страсти быстро угасли, оставив после себя лишь пепел разочарования. По сути, мы с Сабиной так и не обрели настоящего, полного счастья... Мы боролись, пытались сохранить наш брак, но в итоге оказались сломлены под тяжестью обстоятельств. - Роман сделал паузу, собираясь с духом, и продолжил: - Наша юношеская любовь столкнулась с реальностью быта, с необходимостью зарабатывать на жизнь и с постоянным давлением со стороны наших семей.

Роман с печальным вздохом устремил взгляд в бескрайние просторы, где горизонт сливался с небом в дымке марева, словно пытаясь разглядеть там ответы на вопросы, которые мучили его долгие годы, вопросы о том, что он мог бы сделать иначе, что упустил.

- Её отец, дон Армандо, был гордым испанским грандом, человеком старых традиций, для которого честь и репутация значили всё. В жилах моего отца, Энди, пусть и не текла такая же благородная кровь, но в гордости он ни в чём не уступал дону Армандо. Энди гордился тем, что одним из первых откликнулся на призыв Стивена Остина и переехал в Техас, внося свой вклад в историю этой земли, считал себя первопроходцем и строителем нового мира. Дон Армандо приходил в ярость при одной только мысли о том, что его единственная дочь, наследница огромного ранчо, его гордость и опора, станет женой какого-то гринго, человека, которого он считал чужаком и выскочкой. Энди приходил в такую же ярость, когда думал о том, что его единственный сын пойдёт под венец с дочерью «какого-то испанца», представителя народа, к которому он давно испытывал неприязнь. Отец всей душой презирал дона Армандо, хотя тот был настоящим аристократом, человеком с безупречной репутацией и мог проследить свою родословную на много поколений вглубь веков, вплоть до конкистадоров и далее. Отец считал его представителем уходящей эпохи. Вражда между семьями, основанная на предубеждениях и старых обидах, стала для нас непосильным бременем.

Роман усмехнулся, горько иронизируя над своей судьбой, словно он был марионеткой в руках рока.

- Ситуация, надо сказать, сложилась не самая приятная, мягко говоря, словно судьба решила сыграть с нами злую шутку. Но со временем, как это часто бывает, дон Армандо остыл и перестал ругать дочь за своенравие и брак со мной. А после рождения Эрнесто он и вовсе простил нас, признал внука, уступил. Возможно, он увидел в Эрнесто продолжение своего рода, надежду на будущее. Дон Армандо перестал сердиться на Сабину, а мой отец так и не простил меня. Он до самой смерти отказывался признавать Эрнесто своим внуком, не хотел иметь с ним ничего общего, словно Эрнесто был живым укором, символом его поражения. Если честно, он люто ненавидел Сабину. Энди никак не мог смириться с тем, что я пошёл против его воли, предал его идеалы, и всячески старался отравить жизнь Сабине и Эрнесто, сделать её невыносимой, придумывая всё новые и новые способы унизить их. Признаюсь, я сам очень виноват. Наверное, я должен был что-то предпринять, как-то защитить свою жену и сына от нападок отца, но я так и не осмелился пойти против его воли, у меня не хватило духу. Я был слишком слаб, слишком молод и неопытен, чтобы противостоять воле отца. Моя трусость разрушила не только мой брак, но и жизни моих близких. Он замолчал, и они долго шли в тишине, каждый погружённый в свои мысли. Эмили чувствовала, как тяжесть его слов давит на неё, и ей захотелось обнять его, чтобы хоть как-то облегчить его страдания. Она видела в нём не только дядю, но и просто человека, глубоко раненого жизнью.