Книга Ловушка для сердцееда, страница 58 – Натали Карамель

Утро перед визитом к герцогам де Ламбер прошло в непривычной для Леонарда суете. Он быстро позавтракал, отдав лишь необходимые распоряжения Арману по текущим делам поместья — проверить ход работ над амбаром Жака, удостовериться, что Леруа ни в чем не нуждается, принять возможных поставщиков.

«Не волнуйся, Лео, — успокоил его кузен, доедая яйцо. — Я здесь как твоя тень. Все под контролем. Главное — вернись с рассказом. Элоиза… она…»

«Хорошо, кузен, хорошо», — отозвался Леонард, поправляя манжету камзола. Он выбрал наряд сдержанно-элегантный — темно-синий бархат с серебряным шитьем, подчеркивающий его статус, но без кричащей роскоши. Вместо пышного букета или драгоценной безделушки, в качестве подарка и жеста признательности хозяйке дома, он взял скромный, но значимый конверт с пожертвованием в благотворительный фонд герцогини де Ламбер, известный своей помощью сиротам. Это казалось ему более уместным, чем пустые комплименты.

Проверив последний раз свой вид в зеркале и дав последние наставления камердинеру, Леонард сел в карету. Дорога до особняка Ламберов пролетела в размышлениях. Он настраивался на светскую игру, готовясь встретить холодную консервативность герцога, набожную строгость герцогини и, возможно, застенчивую или высокомерную дочь.

Реальность оказалась… иной.

Особняк Ламберов дышал спокойным достоинством, без вычурности де Клермон. Герцог, немолодой, с орлиным профилем и пронзительным взглядом, принял его с холодноватой вежливостью. Герцогиня, женщина с мягкими чертами лица, но стальной осанкой, была чуть теплее, особенно когда Леонард вручил ей конверт с пояснением:

«Для ваших добрых дел, мадам. Сиротам всегда нужна опора.»

Но главным открытием стала мадемуазель Элоиза де Ламбер.

Она вошла в гостиную не как статуя, а как живой человек — в платье скромного покроя, без обилия рюшей, но из прекрасной ткани. Ее красота была не холодной, как у Сесиль, а теплой, одухотворенной. Большие, карие глаза смотрели на мир с открытым любопытством и легкой грустью. И она говорила. Не светские банальности, а о книгах — о только что прочитанном Руссо, о красоте природы в парке их загородного имения, о музыке, которая трогает душу, а не просто демонстрирует технику.

Леонард ловил себя на мысли, что ему легко с ней. Невероятно легко. Разговор тек сам собой, без натуги. Они спорили о персонажах романов, смеялись над абсурдностью некоторых светских условностей, находили общие точки в любви к тишине и простым радостям. Элоиза оказалась не просто умной, а глубокой, с богатым внутренним миром, полным романтических идеалов и искреннего сострадания.

И вот, в какой-то момент, когда они остались одни у высокого окна, глядя на залитый солнцем сад, Леонард ощутил нечто совершенно неожиданное. Не влечение мужчины к женщине. Не расчет. А… тепло. Тепло родственной души. Чистое, ясное чувство братской привязанности. Как будто перед ним стояла не потенциальная невеста, а сестра, которой у него никогда не было.

«Мадемуазель Элоиза, — начал он тихо, повернувшись к ней. Его голос был необычайно мягок. — Вы… вы необыкновенная девушка. Умная, добрая, искренняя. Мне невероятно приятно и легко с вами.»

Элоиза улыбнулась, легкий румянец тронул ее щеки.