Книга Битва за сердцееда: Версальский фронт, страница 49 – Натали Карамель

Он замер. В его глазах промелькнуло нечто большее, чем похоть или удовлетворение. Интерес. Подлинный интерес. Он ожидал страха или дешевого кокетства. Он получил загадку, обернутую в шелк и сталь. Получил женщину, которая не боялась его дразнить, даже находясь в его власти. Он принял правила новой игры. Это читалось в его внезапно оживившемся взгляде, в легком наклоне головы.

— Cyclamen… — он протянул слово, его губы тронула улыбка, полная превосходства над этой «милой женской глупостью». — Да, мадам, сходство есть. И вправду, чистая игра случая. — Он отхлебнул вина, его взгляд смягчился, став почти отеческим. — Вы правы, красота не кричит. Она… шепчет. Как ваш цикламен. И ваше новое имя… Виктория… оно вам подходит, как лепестки этому нежному цветку. Хрупкое, но с характером. — Он произнес это так, будто делал мне огромную уступку, принимая мою «причуду». Он видел не стратега, а женщину, увлеченную поэтическими сравнениями. Идеально.

Ловушка захлопнулась. Он сам предложил то, что мне нужно.

— Прогулки… — я вздохнула с преувеличенной тоской, глядя в сторону закрытого окна. — О, это было бы… божественно. Искусство… музыка… книги… — Я вернула взгляд на него. — Моя бедная Колетт, моя художница, совсем пала духом без своих красок и бумаги. А рисование… оно так успокаивает нервы. — Я посмотрела на него с нарочитой беспомощностью, которая, как я знала, была ему приятнее моей силы. Дай ему почувствовать себя благодетелем.

Лоррен улыбнулся, как кот, получивший сливки.

— Но это же варварство! — воскликнул он с напускным негодованием. — Держать такую… деликатную натуру, как вы, мадам Виктория, и ваш юный талант вдали от вдохновения! Завтра же! — Он сделал величественный жест. — Ваша Колетт получит лучшую бумагу и уголь. А вы… — его взгляд стал томным, — вы получите прогулки. Под моей защитой, разумеется. Мои люди обеспечат вашу безопасность и… уединенность. Никто не посмеет вам докучать. — Он имел в виду Дюбарри, Ментенон, всех. Он хотел меня только для себя.

— Вы слишком добры, герцог, — сказала я, опуская глаза, изображая смущенную благодарность. Внутри ликовала. Первый шаг к свободе сделан. Бумага для Колетт — это бумага для меня. Для заметок, для шифров, для передачи информации через капитана. Письма? Нет. Но наброски, схемы, случайные цифры — да.

Остаток ужина прошел в легком флирте с моей стороны и нарастающем восхищении с его. Я говорила о книгах из библиотеки Ментенон, ввернула пару тонких шуток о придворных нравах (не задевая его), слушала его рассказы о путешествиях с видом заинтересованной собеседницы. Я была обаятельна, умна, недоступна, но не холодна.

Когда он встал, чтобы уйти, его лицо сияло удовлетворением. Он взял мою руку, нежно поцеловал кончики пальцев. Его губы были холодными.

— Мадам Виктория, — прошептал он. — Этот вечер был… восхитительным откровением. Я с нетерпением жду наших прогулок. И… дальнейшего знакомства.

— И я, герцог, — ответила я, извлекая руку с достоинством, но без резкости. — Спокойной ночи.

Он вышел, оставив после себя шлейф дорогих духов и ощущение… выполненного плана. С обеих сторон.

Дверь закрылась. Я облокотилась о спинку стула, вдруг почувствовав усталость. Игра требовала колоссального напряжения. Но это была хорошая усталость.