Книга Битва за сердцееда: Версальский фронт, страница 48 – Натали Карамель

— Мадам де Виллар, — произнес он, делая безукоризненный поклон, но его взгляд скользил по мне с откровенным любопытством, смешанным с удивлением. Я не была той сломленной тенью, которую он видел в подземелье. — Вы сияете. Как ночное небо.

— Герцог, — я слегка наклонила голову, не опуская глаз. — Благодарю за комплимент. И за точность. Пунктуальность — редкость в Версале. Прошу, садитесь. — Я указала на накрытый стол для двоих. Его удивление росло. Я не робко ждала его приказа, а приглашала.

Он занял место напротив. Его взгляд не отрывался от меня, пытаясь разгадать смену ролей.

— Я рад видеть ваш аппетит вернувшимся, мадам, — он кивнул на стол. — И вкус. Бургундское… отличный выбор.

— Аппетит к жизни, герцог, — поправила я мягко, беря бокал. — Он то угасает, то разгорается вновь. Зависит от… компании и перспектив. — Я сделала крошечный глоток, смотря на него поверх края бокала. Взгляд — прямой, чуть насмешливый.

Он замер на мгновение, потом рассмеялся — бархатистым, довольным смехом.

— О, перспективы, мадам! В Версале они меняются быстрее, чем направление ветра. Но в вашей компании… — он сделал паузу, его глаза блеснули, — они кажутся мне особенно… многообещающими.

«Поймал пташку», — читалось в его взгляде. Он решил, что я смирилась. Что страх перед подземельем сделал свое дело, и теперь я пытаюсь снискать его благосклонность кокетством. Пусть думает так. Пока.

— Многообещающими? — я подняла бровь с легкой иронией. — Герцог, вы льстец. Я всего лишь скучающая затворница, которой наконец-то подали приличное вино. — Я взяла вилку, изящно отрезая кусочек нежной дичи. — Говоря о скуке… Неделя в четырех стенах — прекрасный повод для размышлений. О жизни. О себе. О… именах.

— Именах? — он наклонился вперед, заинтригованный. Его интерес подогревала моя неожиданная уверенность.

— Да. — Я положила вилку, смотрела ему прямо в глаза. — «Елена де Виллар»… Это имя сейчас звучит как… приговор. Как ярлык жертвы. А я, герцог, — голос мой стал тише, но тверже, — обнаружила, что играть жертву мне претит. Сильно претит. — В моих глазах мелькнул тот самый намек на «холодную опасность», который я репетировала. Он не мог не заметить.

— И что же вы придумали, мадам? — спросил он, явно забавляясь. Он был уверен, что это игра в его пользу.

— Я решила… сменить его. Ненадолго. Пока мой муж… отсутствует. — Я сделала паузу, дав ему прочувствовать слово «отсутствует» и его возможные причины. — Просто… Виктория. Мадам Виктория. Без фамилии. Как цветок без корня. Свободная.

— Виктория… — он протянул имя, пробуя его на вкус. — Необычно. Звучит… как будто гром сквозь шелест листвы. — Его взгляд, томный и оценивающий, скользнул по моему декольте, задерживаясь на вышивке «лунного света».

Я позволила себе легкий, словно дуновение ветерка, смех. Звук был искренним — смехом над его попыткой привязать имя к чему-то громкому.

— О, герцог, вы… ищете сложности там, где их нет, — покачала я головой, мягко упрекая. Мои пальцы небрежно коснулись серебряного узора на моем рукаве, напоминающего изящные лепестки. — Разве имя должно непременно громыхать? Иногда оно просто… напоминает о тихой красоте. О том, что ценишь в тишине. — Я посмотрела на него, и в моих глазах заиграл теплый, почти мечтательный свет. — Знаете цикламен, герцог? Этот нежный цветок с лепестками, похожими на крылья мотылька? Он скромен, он любит тень, но его красота… она особенная. Глубинная. — Я слегка наклонила голову, словно делясь секретом. — Во Франции его зовут pain de pourceau, но мне больше нравится старое имя… Cyclamen. Оно звучит почти как… Виктуар. А Виктуар, как Виктория. Не находите? Просто счастливая игра звуков. Имя, как цветок. Хрупкий, но стойкий. Оно напоминает мне, что даже в тени можно сохранять изящество. Не увядать.